Лирэй отметил, что афелешцы и раньше отличались от остальных рыцарей ордена, так как туда стремились отдать отпрысков те представители знати, которые не были согласны потерять своих детей в каком-нибудь безвестном бою в полувымершей деревеньке где-то у границы Тундры. Но все же сейчас эта разница была настолько явственной, что становилось очевидно, Афелеш готовит паладинов по совершенно другим методикам и для совершенно других целей, нежели остальные монастыри. Невозможно было представить, что эти холеные куклы будут успешно бороться за очищение Селиреста от зла темной магии или даже банального беззакония.

Поговорить с кем-то из столичных паладинов не представлялось возможным. Афелешцы не посещали никаких увеселительных заведений вообще никогда. Они грациозно курсировали между поместьями, храмами и муниципальными зданиями, словно живые иконы, и, видимо, выполняли более светскую и вдохновительную работу, нежели коллеги из других монастырей. Джессвел порой предпринимал попытки поговорить с ними, прилипнув где-нибудь на улице или у ворот. Но те лишь с холодной сдержанностью односложно отвечали на его вопросы, а то и просто молчали под аккомпанемент стыдливого смеха его приятелей. Джессвел лишь ворчал и обзывал столичных пижонов зазнавшимися нобелями и ругался на друзей, которые не поддерживали его в эти неловкие моменты.

Внимательный взгляд Хьолы заприметил существенную разницу в поведении между старшими афелешцами и более молодым поколением. Хоть и те, и другие прикладывали массу усилий, чтобы максимально соответствовать эстетическим и культурным идеалам Селиреста, молодые позволяли себе гораздо больше высокомерия и снобизма, в то время как старшие были строже к себе и поощряли снисходительность и великодушие. Сопоставив это наблюдение с информацией, почерпнутой в разговорах и в мешанине слухов, паладинша пришла к выводу, что и Афелеш не миновал какого-то всеобщего тлетворного влияния, поселившегося в сердце Селиреста. И это чувствовала не только она. Все были в ажиотажном поиске источников этой порчи. Аристократы больше не были столь неподкупны, жрецы не — столь святы, паладины не — столь благородны, и ситуация усугублялась с каждым поколением. Проводя время в компании древних паладинов Хьола ощущала это наиболее отчетливо.

Казалось, что инквизиция мечется по всему Селиресту с сумасшедшим количеством проверок, чтобы выяснить, где засело зло. Но Хьола видела иное. Инквизиция не ставила перед собой задачу что-либо найти, они терроризировали знать и церковь своими бесконечными проверками с какими-то иными целями.

Это в очередной раз стало темой для разговора, когда они дожидались Фелисию и Крэйвела у Храма Милосердия. Древний паладин в сопровождении верной волшебницы собирался наконец-то покинуть столицу.

— Ты знаешь, — говорил Лирэй Хьоле, — в моем поколении обучение в монастыре было ужасной процедурой, которая ломала многих. Но что еще страшнее — старшие, с которыми мне доводилось общаться сразу после выпуска, говорили, что мне еще повезло, и сейчас времена куда мягче. Боюсь даже представить, что пришлось пройти им. Раньше инквизиция могла вообще пропустить плановую ежегодную проверку, им было плевать. А сейчас они скорее лишний раз наведаются с внеплановой лишь бы уличить настоятеля в чем-либо. Я еще не упоминал, что трагедия подобная ронхельской никогда не произошла бы в женском монастыре, потому что их проверяли чаще и ответственнее, а что там творится с парнями всем было наплевать. Это из-за того, что клятвенные роды́ страшно трясутся над честью своих дев. В каком же я был гневе, когда узнал об этом, словами не передать!

— И все же люди оставались в ордене и становились кем-то вроде Крэя, — заметила Хьола. — Поразительно! Почему? У него были все основания превратиться в очередного древнего ренегата, напоминающего ордену о его бесчеловечности.