Паладин - Анна Раф (2025)

Рассказал и про Вингриса, и про Вторника, но главным образом его взбудоражили россказни Лирэя. Лирэй ощущал на себе некоторое презрение, исходившее от Крэйвела и прочих его сверстников. Да, он оказался склонен к излишней чувствительности, ему не доставало суровости, поэтому Лирэй общался с ними весьма сдержанно, не желая показывать все свои переживания. Иногда они прорывались и били через край, как в случае с гибелью Весны, и тогда Лирэй чувствовал себя отвратительно. Он демонстрировал слабость и уязвимость, которую не позволяли себе другие паладины. Лирэй всегда хотел быть наилучшим примером для подражания, он всегда хотел иметь репутацию непоколебимого воина, на которого мог положиться кто угодно, хоть хрупкая девушка, хоть столетний товарищ, хоть древний лич. Но все получалось наоборот, он стал тем, кто вечно нуждался в поддержке.

С Джессвелом было гораздо легче общаться. У парня отсутсововало желание презирать ренегата, у него не было никаких ожидай касательно него, Лирэй мог расслабиться и говорить все, как на сердце лежит.

Лирэя несколько беспокоила одержимость Джессвела Солигостом. Ренегат напомнил ему, что они все еще имеют дело с крайне опасным человеком. В глазах Лирэя Солигост был ничуть не меньшим ублюдком, чем его брат. Он рассказал Джессвелу, как Солигост безучастно стоял и наблюдал за истерикой Лирэя, пока его возлюбленную пожирают живьем. Солигост не сделал ничего.

Крэйвел не так давно пояснил Джессвелу, что именно Солигост спас всех от ненасытного демона Фринроста. Но вот Лирэя это нисколько не впечатлило. Он был убежден, что Солигосту уже давно следовало бы убить Фринроста, не только потому что тот причинял вред всем, кто его окружал, но и просто из уважения к памяти о том человеке, которым Фринрост когда-то был. Фринрост опорочил себя настолько, насколько это вообще было возможно, смерть — лучшее на что одержимый мог рассчитывать. Защищая безумного брата, Солигост вовсе не совершал благое деяние. А его мимолетные добрые поступки совсем не искупляли всех тех преступлений, которые он совершил. Напомнил Лирэй и о том, каким образом Солигост сам стал клятвопреступником. Это было зафиксировано в перечне преступлений, который прилагался к делу каждого ренегата, список Солигоста был очень длинным. И пусть там почти каждая запись начиналась со слова «соучастие», Солигост от этого вовсе не становился меньшим преступником.

Джессвел не нашел, что ответить, когда после обвинительной тирады в адрес Солигоста, Лирэй спросил, почему же Джессвел так хочет покаяния для ренегата. Он рассказал Лирэю про их с Солгостом первую встречу десять лет назад. Джессвелу было трудно передать словами то впечатление, которое Солигост после себя оставил. Джессвел был не особо красноречив. Он осыпал ренегата такими эпитетами как «несокрушимый», «могучий», «величественный», но главным образом Джессвел выделял, что Солигост оставался «великодушным». С последним Лирэй бы поспорил, но его куда больше заинтересовали первые слова Джессвела.

Лирэй припомнил, как он сам принимал решение отправиться в монастырь, причем Ронхель он выбрал сам. Долго добивался, чтобы его приняли именно туда. Если бы Лирэй был мудрее и проницательнее в свои подростковые годы, то уже тогда мог бы заметить, что с настоятелем Ронхеля что-то не так. Но излишняя суровость, переходящая в садизм, казалась ему нормой. Его испытывают, и он обязан справиться с этим испытанием. Ведь наставник не стал бы давать заведомо невыполнимое испытание, так ведь?

Все кумиры Лирэя, на которых он засматривался во время турниров или церемоний, были именно из Ронхеля. Это был легендарный монастырь, который в каждом поколении дарил Селиресту все новых и новых героев. Если бы только Лирэй знал, что таится за их стойкостью и невозмутимостью. Ронхельцев невозможно было ни напугать, ни сломить. Казалось, они могли справиться с абсолютно любым вызовом. Ими восхищались, их ставили всем прочим паладинам в пример, о них слагали баллады и эпопеи.