Крэйвел задержался в городе. Он обещал Лирэю навестить его вновь, и собирался исполнить обещание. Через несколько дней он снова полетел к катакомбам. Там, как и всегда, царило запустение. Паладин преодолел нудный спуск, прошел через мост. И замер. Он не знал, куда дальше идти. В прошлый раз Лирэй сам вышел навстречу. Крэйвел не знал, где искать его теперь.

Его выручил Вингрис. Одно из изваяний, выточенных в стене, грозно зыркнуло на паладина загоревшимися глазами. Крэйвел сначала насторожился, ожидая ловушки, но изваяние заговорила голосом лича.

— Он в темнице, — кратко и без формальностей сказал Вингрис, понимая, зачем тот пришел.

Крэйвел раздраженно вздохнул. Опять темница. Как же он ненавидел темницы! Он подумал, что Лирэй специально хотел ему насолить. Но причина его пребывания там оказалось иной, несколько более… сентиментальной.

Ренегат проводил время в камере, где раньше сидела его пленница. Фелисия стала для него отдушиной, единственной собеседницей, помимо, так называемого, капризного деда, с которой он мог безбоязненно поделиться своей болью. Первой за много лет. Но она сбежала от него и не вернулась.

Крэйвел застал Лирэя в камере, тот сидел на убранной кровати и держал в руках книгу. Только сейчас, пребывая в здравом уме, Крэйвел смог рассмотреть камеру. Просторная, освещенная магическим светильником, чистая, наполненная цветочным ароматом. Насколько нужно быть сумасшедшим, чтобы увидеть здесь прогнившую зассанную клетку монастырской темницы? Очевидно, Лирэй поддерживал эту камеру в столь ухоженном виде уже несколько дней, словно надеялся, что Фелисия пожелает сюда вернуться. Лирэй знал, что этого не произойдет, но мысленно был не готов расстаться с презрительной волшебницей. На столе стоял поднос с какой-то снедью и свежий чай. У книги в его руках было смехотворно романтичное название.

Ренегат был недоволен тем, что Крэйвел застал его в столь уязвимом состоянии. Он нахмурился и посмотрел на незваного гостя с вызовом. Его с потрохами сжирала обида и ревность, хотелось сразу же наброситься на Крэйвела с обвинениями, но он сдержался, не желая унижаться еще больше.

Крэйвел пощадил его гордость и не стал комментировать увиденное.

— Мы можем поболтать где-то еще? Боюсь, здесь у меня снова поедет крыша, — вместо этого сказал он.

Лирэй бросил книгу на кровать и повел гостя в трапезную. В отличие от благоухающей темницы она езаросла паутиной и покрылась пылью. Хотелось швырнуть Крэйвелу еду прямо в рожу, но Лирэй помнил о том, что этот человек спас ему жизнь, более того, он был готов пожертвовать ради него своей собственной. Фелисия рассказала об этом Лирэю в дороге. Впрочем, для Крэйвела это был сомнительный подвиг, пожертвовать собой Крэйвел будет пытаться в любой непонятной ситуации, просто потому что он устал от жизни.

Но этикет есть этикет. Лирэй смахнул с кухонных принадлежностей пыль, вскипятил воды, налил им по чашке чая и насыпал в тарелку какого-то доисторического печенья, которое судя по виду было старше Вингриса, клятвопреступник уставился на Крэйвела в ожидании.

Крэйвел с трудом сдерживал улыбку, наблюдая за ребячеством сослуживца, за его дерганными движениями и выражением лица, будто мать заставила его накрыть на стол. С одной стороны, ему было смешно от того, что столетний паладин ведет себя, как подросток, с другой — он был рад, что Лирэй все еще так молод душой. Сам Крэйвел не мог этим похвастаться. Не то чтобы он чувствовал себя шибко старым, но и энергия молодости в нем уже потухла.

— Ну, ты рассказал Вингрису, что произошло? Он сказал тебе что-нибудь интересное? — начал Крэйвел настолько издалека, насколько это было возможно.

Лирэй не стал протестовать и поддержал разговор.

— Подтвердил, что Фринрост глубоко одержим. Напомнил мне, что я превращусь в такую же гадость, если не угомоню зло в своей душе.

— Да ладно, не обязательно в такую же, может быть ты будешь посимпатичнее, — усмехнулся Крэйвел.