Червь 2 - Антон Лагутин

— Если останешься в живых, — продолжает крыса, — мы поможет тебе отыскать твои вещи.

— Хорошо! Вы меня замотивировали. Так что делать нужно?

— Наберись терпения.

Солнечные лучи больше не обжигали. Ласкали кожу тёплым прикосновением, намекая на скорый уход солнца в ночь. Дорога прекратила извиваться как шлюха после щекотки, выпрямилась и потянулась до линии горизонта, где уже показался тонкий шпиль башни. Пробежав километр — показались крыши домов. Затем — частокол забора, сложенного из высоких брёвен.

— Мы почти на месте, — говорю я.

— Кобылу нужно отпустить, дальше пойдём пешком.

— Зачем?

— Её могут узнать! Да и как ты с ней собрался таскаться по деревне?

Логично, бля.

Потянув гриву на себя, мысленно прошу кобылку остановиться. Моя умница. Послушалась. Я спрыгнул на дорогу. Тратить время на прощания я не собирался: неизвестно, что там с погоней. Надо торопиться.

Поглаживая лошадь по гриве, я шепчу ей на ухо:

— Ты свободна.

— Еще нет, — отвечает она.

— В смысле?

— Сними седло!

А, точно…

Расстегнув ремни, снимаю седло и прячу его в кусты. Кобыла тут же заржала. Громко и довольно. Радости полные штаны. Крутанулась вокруг себя и, не обронив ни слова, уверенно понеслась вперёд, по направлению лагеря. Хорошо это или плохо — хер его знает. Как бы она не жаждала свободы, ветра в морду, зелёный травы на лугах, — душа её не готова. Таскать на спине потного жирдяя — вот её судьба.

Приуныв от расставания, я побрёл к забору. Минут через десять мои ступни заныли. Заныли старые мозоли, сменившись новыми.

Показались высокие ворота. Два охранника, похожие на использованные гондоны, встретили меня кислыми рожами. Я был грязный, вонючий, уставший. Хуже бродяги. Таких даже к воротам подпускать не стоит, мало ли какую заразу с собой принесут, но когда приближаюсь к ним впритык, их лица резко меняются. Наполняются недоумением и растерянностью. Словно у них перед носом какая-то важная персона, но какая — это загадка, разгадать которую они боятся.

Один из этих гондонов, облачённый в кожаный доспех серого цвета, выходит из тени деревянного козырька, подходит ко мне. Смотрит. Хмурится. Из-под шлема текут струи пота. Он сглатывает. Затем еще раз. Слышно, как кадык скребёт изнутри кожу. Он открывает рот с желтющими зубами, как утренняя моча, и молчит. Кстати, запах изо рта тоже напомнил мочу. Я смотрю на него, не понимая, что происходит. Мне стало даже как-то стрёмно. Неужели весть о моём побеге добралась до деревни быстрее меня. Быть такого не может!

Закрыв рот, стражник обернулся к своему напарнику и состроил неуверенную рожу.

Второй гондон, взяв на себя всю ответственность, с важным видом отрывает зад от скамейки, встаёт. Оружие — длинное копьё — так и остаётся стоять не тронутым, прижавшись к забору возле скамьи. Хороший знак. Поравнявшись с дружком, встав почти плечо к плечу, они смерили меня взглядом. Переглянувшись, уставились на мой пояс, после чего самый важный (это тот, что встал вторым) спросил:

— Ты одна из «Кожагонов»?

ЧАВО⁈ Кого? Это новый синоним онаниста? Угар… У меня это название на лице написано?

— Приятель, — говорю я, — это ты у нас похож на «кожагона». И с трудом сдерживаю улыбку.

Реакция меня удивила. Только я договорил, как стражник вытянулся по струнке, руки по швам, уставился на меня зелёными глазами и растянулся в довольной улыбке, словно его похвалили первый раз в жизни. Его серьёзная физиономия кричала гордостью.

— Я, — начал отчитываться парень, словно стоял в карауле, — всего лишь стражник. С вами мне никогда не сравниться. Никогда не принять бой плечо к плечу. Никогда не пожать верной ладони.

Да что тут происходит? Что он несёт?

— Прошлой ночью, — продолжает он отчитываться, — когда вас вывозили за ворота, мы подумали… ну…

— Ну…