Червь 2 - Антон Лагутин

Гнев — всё, что сейчас меня волновало. Или я дам ему выйти наружу, или он сожрёт меня изнутри! Если бы у меня были лапы с острыми когтями как у собаки, я начал бы скрести стенки кишок, а будь у меня кулаки как у боксёра — я бы отмудохал кишки в кашу, и быть может это смогло бы меня успокоить. Чуть-чуть. Но у меня нет даже ног! Но есть голова, рот и порция свежей пищи. Видимо, когда тело Инги падало на каменную дорожку переулка, желудок скрутило, тем самым выдавив в кишки немного пищи. Воспользуемся подарком!

Еще тогда, когда патлатый отправил в нокаут бедного Отто, я сумел быстро привести тело пацана в чувство. Не вижу никаких препятствий опробовать проверенный способ и на Инге. И мне приятно, и делу хорошо.

Обвившись своим длинным, скользким и тонким телом вокруг горячих фекалий, я начал жрать. Жру как оголодавший турист, получивший на руки банку тушёнки после того, как спасатели обнаружили его на двадцатый день поисков в глуши леса. Присасываюсь и пью соки, как потерянный моряк пьёт воду, после недели скитаний в лодке под палящим солнцем. И начинаю спускать. Спускаю молофью во все стороны, как мужик после месяца без ебли.

Спускаю и спускаю. Ух… Да… Вот так, ага… вот-вот… а если так… любопытно, но так даже лучше! Да-да… О ДА!

Дрыгаюсь, кручусь и трусь. И продолжаю спускать до тех пор, пока все кишки не наполняются горячей молофьей.

Вначале я почувствовал головную боль. Кружилось всё вокруг, словно побывал на каруселях, вращающиеся со скоростью сто километров в час. Но потом… Потом по телу прошла нарастающая волна наслаждения.

Горячий бриз взял своё начало с кончиков пальцев ног, тронул колени, приятно пробежал по животу, потеребил мои груди и жаром дунул в лицо. Головная боль мигом улетучилась. Мне стало невыносимо приятно. Мышцы скрутила судорога, но боли я не испытывал. Нет! Мышцы свернуло в узел от наслаждения, доселе которое я даже не мог себе вообразить. Последовала новая волна, и я застонал.

Ёб твою мать! Что происходит? Я стонаю как шлюха, впервые получившая удовольствие от продажной любви! Да-да, и такое бывает. Я хочу открыть глаза, увидеть, что со мной происходит, но не могу. Мне так приятно, что я уже ничего не хочу. Вот просто, нихуя не хочу. Хочу так и дальше валяться связанной в сухой постели, и наслаждаться тёплым мужским языком, трепыхающимся как флаг на ветру между моих ног.

Постойте-постойте.

Я всё же открываю глаза. Сквозь мутную пелену я вижу деревянный потолок, ярко освещённый парой факелов, установленных на каменной стене.

Медленно опуская глаза. Вижу вдалеке стену с деревянной дверью.

Еще ниже.

Вижу свои груди, набухшие соски. Вижу плоский живот, покрытый каплями пота, как утренней росой. И вижу между ног мужскую голову с длинными волосами. Стоя коленями на полу, этот мужик лег грудью на кровать, а голову прижал к моей промежности, и, словно чёртик из табакерки, болтал ею из стороны в сторону: туда-сюда.

Туда-сюда.

О нет! Этого еще мне не хватало!

Когда я в полной мере осознал, что со мной происходит, мне резко поплохело. Приятный тёплый бриз сменился ледяным ветром, а волны удовольствия разбились о бетонный волнорез. Мне захотелось залезть в ванну. Погрузить своё грязное тело в горячую воду.

И мыться…

Мыться.

Мыться!

Я замер. Сжал губы. И попытался стиснуть ноги, надеясь зажать шею волосатого ублюдка. Но ничего не вышло!

Ноги, как и руки, были по-отдельности связаны толстой верёвкой, тянущейся в каждый угол кровати. Меня распяли буквой «Х»! И всё, что я сейчас мог сделать — это закричать. Закричать так громко, чтобы у всех кровь хлынула из ушей.

И я кричу. И дёргаюсь изо всех, пытаясь вырваться из пут, что превратили меня в живую куклу для игр. Кровать зашаталась, заскрипела. Там, где верёвки обвивали мою кожу, я почувствовал боль и жжение. Зараза! Отпусти меня!

— Отпусти меня! — кричу я на мужика, вставшего передо мной во весь рост.