Паладины подошли поближе. На небольшом участке, где камни были раскурочены и вздыблены, среди природного мусора виднелись ошметки лат и одежды, а также человеческие останки, в основном кости. Кровь уже давно смыла непогода, побоищу было, по приблизительной оценке, пара-тройка месяцев, это произошло еще зимой. Эти ошметки концентрировались в одном месте и продолговатой дорожкой тянулись как раз в том направлении, в котором им всем предстояло направиться — к Ифельцио.

Это внесло некоторое напряжение в настрой. Занявшись более подробным осмотром следов побоища, паладины заключили, что здесь пал смертью храбрых отряд паладинов. Установить численность отряда было затруднительно. Количества перчаток, сапог и шлемов не совпадали, оружие тоже пребывало в полном беспорядке. Останки тел оставляли больше вопросов, чем ответов. Бойцов могло быть хоть пять, хоть двадцать. Обрывки лат и плащей выглядели так, будто на отряд напал какой-то огромный зверь, и он рвал металл, словно тряпки. Среди прочего хлама Крэйвел нашел эмблему одного из паладинов. Это старый знакомый Крэйвела, тоже ронхелец. Тарих Оллед Нершер — было красиво выгравировано на восьмиугольном металлическом значке.

Крэйвел показал Лирэю эмблему. Паладины обменялись понимающими взглядами. Фелисия предпочла тактично промолчать и не тревожить их лишними расспросами. Она пошла дальше осматривать побоище, а ее спутники предались своим мрачным воспоминаниям, сохраняя гробовое молчание.

Крэйвел помнил, как после спасения из Ронхеля, он слонялся по отчему дому в растерянности. Он не имел никакого другого предназначения в жизни, кроме как отправиться в монастырь и дать клятву Селье. А теперь он просто не знал куда податься. Он сидел без дела и неприкаянно блуждал из одной комнаты в другую, а за ним по пятам то и дело следовал призрак висельника. Он никогда не видел лица покойного друга в почти полном мраке темницы, но неведенье уродовало его воображаемый образ еще сильнее.

Родня так же была не рада возвращению Крэйвела домой. Они не рассчитывали на это. Бесполезный иждивенец в лице свихнувшегося сына, ставший поводом для сплетен и наговоров. Дом перестал быть домом для Крэйвела, семья — семьей. Он осиротел без родни, без богов и без дома. С одного круга ада попал прямиком на следующий, вмешательство инквизиции в ронхельский инцидент не стало для него спасением.

Из этого затяжного кошмара его вытащил Тарих, он пришел однажды к нему погостить, поговорить, излить душу, выслушать Крэйвела, обсудить дальнейшие планы на жизнь. Тарих поведал, что хочет предпринять повторную попытку завершить обучение в монастыре. Уже не в Ронхеле, конечно. Однако он поговорил с настоятелем Нершера, монастыря в другом городе, и тот согласился принять их на обучение, несмотря на неподходящий возраст и психологические травмы. Настоятель искренне считал благим делом дать несостоявшимся паладинам второй шанс.

Тариху было неловко об этом говорить, он чувствовал себя идиотом. На фоне общего осуждения, обрушившегося на церковь после Ронхельской Трагедии, принимать такое решение казалось глупым. Кто-то даже считал, что ронхельцам очень повезло, ведь их освободили от участи стать паладинами, они могли жить дальше своей жизнью, а не той, которую завещали им предки, заключив клятву с богиней.

Но Крэйвел поддержал приятеля. Что-то пошло не так, что-то сломалось и нуждалось в исправлении. Они оба испытывали это ощущение и желание вмешаться, они оба видели далеко идущие последствия трагедии, в эпицентре которой оказались. Видимо, стать паладинами было их призванием, хоть с родовой клятвой, хоть без нее.

Лирэю эти детали были неведомы, он знал лишь, что Тарих и Крэйвел были друзьями. В Ронхеле они особо не общались, но крепко сдружились в Нершере. Лирэй мог разве что посочувствовать этой утрате, Тарих был славным парнем.

— Когда же уже придет мой черед? — высказал Крэйвел вопрос в пустоту.