Все были вымотаны и с трудом держали в руках оружие, Хьола больше не могла колдовать, ее грифон испарился, а сама паладинша при любом удобном случае приваливалась к стене и отдыхала. Сесть или лечь здесь было невозможно, слишком много было кислоты. Периодически приходилось выходить и наружу, чтобы подышать свежим воздухом. Фелисия в секунды передышки справлялась о состоянии Джессвела. Парень держался.

Солигост знал, что где-то там неподалеку его брата убивают. По крайней мере то, что он привык считать своим братом… Солигост уже ни в чем не был уверен. Судя по всему, Фринрост проигрывал, иначе паладины Сельи уже давно бы пали. Солигост знал, что Фринрост рвет и мечет, зовет его на помощь и осыпает то проклятиями, то мольбами. Но он предпочел сделать вид, что Джессвел достаточно серьезный противник, чтобы в одиночку удерживать его здесь. От этого было больно. Фринрост виделся ему последним отголоском той более-менее счастливой жизни, которая у Солигоста когда-то была.

Иногда, борясь с этой болью, ренегат прикрывал глаза и на несколько мгновений выпадал из боя, это давало Джессвелу шанс, чтобы выбить преимущество. Иногда Солигост поворачивался в ту сторону, где, он знал, за стеной в отчаянии боролся за свое существование Фринрост и то, что поселилось в нем. Солигост мог бы пробиться туда, у него были для этого силы и возможности. Но он вновь и вновь поворачивался обратно к Джессвелу.

Молодой и полный воли к жизни Джессвел был противоположностью Солигоста, вымотанного до изнеможения и совершенно разбитого. Несмотря на усталость, Джессвел бился с азартом, в его глазах сиял интерес, он находился в смертельной опасности, сражаясь с древним ренегатом один на один, но это лишь вдохновляло его еще сильнее. Джессвел был на своем месте. Солигост смотрел на юношу и понимал, что ему предстоит выбор между прошлым и будущим. Ренегат мог бы продолжить нянчится с Фринростом, который стал воплощением его отчаянного желания все вернуть: дом, родню и целую жизнь впереди. А мог бы уступить Джессвелу. Несмотря на значительное превосходство в опыте и мастерстве, всякий раз, когда Солигост пытался одолеть Джессвела, его обезоруживала неукротимая жизнеутверждающая сила юности. Она выбивала Солигоста из колеи, словно молодая кровь бурным потоком смывала с пути замшелые кости.

Ренегат сжалился, когда Джессвел выдохшись упал на четвереньки. От парня шел густой пар, несмотря на ветер и снег, ему было жарко. Он еще никогда так долго не сражался. Солигост вновь принял свою привычную позу, вонзив фламберг в стылую землю и используя вместо опоры. «Знал бы ты, как устал я», — мысленно сказал он Джессвелу, глядя, как молодой паладин жадно хватает ртом воздух.

Бой остановился, а волшебные предрассветные часы сделали Солигоста разговорчивым.

— Ну что, как тебе, нравится быть паладином? — спросил он Джессвела.

Джессвел все еще не мог отдышаться и лишь жестом продемонстрировал Солигосту, что все отлично, он всем доволен. Это заставило Солигоста искренне улыбнуться.

— Вижу твои наставники хорошо выполнили свою работу, — сказал он.

— Сол… — вслух, пусть и запыхавшись, заговорил Джессвел, — ты был моим первым наставником.

— Как трогательно, — саркастично ответил Солигост, но Джессвел видел, что в этих словах гораздо больше искренности, чем ренегату хотелось бы.

— Зачем вообще все это? Ты тратишь свою жизнь в пустую здесь, — заговорил Джессвел о более насущных вещах.

— Жизнь, которой вообще не должно было быть. Я должен был умереть еще лет сто назад, а то и раньше.

— Никто не запрещает тебе умирать. Но какой бы длинной или короткой твоя жизнь ни была, ты заслуживаешь большего, чем прозябать в этой глуши!

— А какие альтернативы? Служить Селье? Какой широкий ассортимент возможностей — смерть или рабство! Быть паладином никогда не было моим выбором. Даже если Селья решит простить меня за все, что я натворил, я не хочу ей служить. Она не заслуживает ни меня, ни каждого из вас.