Космопорт - Сергей Чернов (1999)

— Работы по гиперзвуку никак не закончатся приемлемым результатом, — морщится Брендон. Светло-серые глаза слегка темнеют. — Надеемся на разведку. Когда-то же им удастся разнюхать, — он тяжело вздыхает. — Скажи, Майк, а у тебя в рукаве больше ничего нет?

Взгляд шефа делается острым.

— Уточни вопрос, шеф.

— Может, ты ещё о чём-то догадался, но никому не говоришь? Например, потому, что догадки смутные, постеснялся, — Брендон смягчает первоначальную остроту вопроса.

— Есть догадка, — Веклер равнодушно пожимает плечами. — Нет, я не стесняюсь, но она настолько на поверхности…

— И какая же? — Брендон с трудом сдерживает нетерпение.

— Так жидкий водород же! Я ж говорю: это на поверхности! Мальчик Колчин как-то научился с ним работать. Решил проблему охрупчивания материалов и наддува топлива. То есть это подозрения, конечно, но вы сами только что видели манёвры его водородной ракеты.

В глазах шефа Веклер видит часто встречающееся выражение: и как я сам не догадался⁈ И справедливо решает, что только что заметно поднял свою репутацию в глазах начальства.

Глава 26

Разговоры о разном и главном

30 июля, пятница, время 11:00.

Байконур, аэродром «Юбилейный».

Аэродром с нашим приходом сюда расцвёл. А чего бы ему не расцвести, когда в списке статей расходов появилась ещё одна строка с именем этого объекта. С минуты на минуту объявят посадку. Зина словно тень всегда рядом со мной.

Трень-брень-трень, — деликатно вибрирует телефон. Нашёл, мля, время! Достаю. Не всегда отвечаю на звонки, например, с неизвестных номеров. Но на этот ответить придётся. На Зину можно не оглядываться, любой бы и я в последнюю очередь предположил, что она способна на такую деликатность. Однако отсаживается дальше, метров на десять. Сейчас можно, народу вокруг мало. Это не Шереметьево, где каждую минуту садится или взлетает самолёт.

— Да, Алис, — стараюсь говорить приветливо, но голос всё равно сухой.

— Здравствуй, Вить, — делает паузу, то ли ждёт ответного приветствия, то ли не решается продолжать. — А ты когда к нам приедешь?

Теперь я делаю паузу. Мне надо подумать.

— Могу задать тебе тот же самый вопрос. И отвечу тебе точно так же, как и ты.

Чувствую, насколько туго вращаются шарики в её голове. Она не дура, конечно, обычная девчонка. Не интеллектуалка, точно. И ребус этот несложный раскусить не может. Поэтому переводит стрелки.

— А я детей каждое утро на зарядку вывожу, — и замолкает, ждёт.

— Молодец! — искренне хвалю. — И, наверное, каждое утро говоришь им, что так папа велел, поэтому надо делать. Без споров и разговоров. Молодец, Алисочка!

— Ну-у-у, не каждый раз… — уточняет неуверенно.

— Понятно, — криво усмехаюсь. — Никогда ты им этого не говорила. Может, тогда бабушка им это объясняет?

— Бабушка? — потерянно повторяет Алиса.

— Ты так и не поняла, что я хотел сказать, да? — за разговорами уже иду к самолёту, закинув сумку на плечо. — Всё очень просто, Алиса. Мой вопрос тот же самый: когда ты переедешь с детьми ко мне на Байконур? И если ответишь — никогда, то и мой ответ будет тот же: никогда. Никогда я к вам приезжать не буду. Если скажешь: завтра, то и я так же отвечу. Завтра же приеду и заберу вас к себе. Тебе всё понятно?

— Ну-у, да…

— Тогда пока. Я у самолёта стою, мне пора. Внутри не знаю, есть или нет связь. Не всегда бывает.

30 июля, пятница, время 13:20 (мск).

Москва, Кремль, кабинет зампреда СБ.

Интересно перемещаться по разным часовым поясам. Подсчёт времени тоже подчиняется закону относительности. Если опираться только на местное время, то вся математика рушится. Вылетел с Байконура в одиннадцать пятнадцать, прилетел в Москву в двенадцать двадцать, летел три часа. А в Петропавловске-Камчатском глубокий вечер и через полтора часа — полночь.