Нефертити - Мишель Моран (2009)

– Вы можете идти, – повторила она. Но когда старики удалились, она резко бросила сыну: – Ты не смеешь обращаться с мудрейшими мужами Египта как с рабами!

– Они и есть рабы! Рабы жрецов Амона, у которых земель и золота больше, чем у нас. Если бы Тутмос дожил до коронации, то склонил бы голову перед жрецами, как и все фараоны до него…

Звук пощечины, которую отвесила сыну Тия, звонко разнесся по опочивальне.

– Не смей так говорить, пока твой брат еще жив!

Аменхотеп резко втянул в себя воздух, глядя, как мать подошла к Тутмосу.

Царица ласково провела ладонью по щеке принца. Ее любимец, который отличался мужеством как в битве, так и в мирной жизни. Они были очень похожи – у обоих были светлые глаза, а волосы одинаково отливали золотом.

– Аменхотеп пришел повидать тебя, – прошептала она, и локон ее парика скользнул по лицу Тутмоса. Он, сделав над собой усилие, попытался сесть, и царица поспешила ему на помощь, но он взмахом руки остановил ее побуждение.

– Оставь нас. Мы побеседуем наедине.

Тия заколебалась в нерешительности.

– Все будет в порядке, – пообещал Тутмос.

Два принца Египта смотрели вослед своей матери, и лишь проводник умерших в загробный мир – шакалоголовый бог Анубис* – достоверно знал, что случилось после того, как царица вышла. Многие сановники полагали, что в будущем, на судном дне Аменхотепа, когда Анубис положит на одну чашу весов его сердце, а на другую – символ Истины, перышко богини Маат*, сердце Аменхотепа перевесит перышко. Они были уверены, что его сердце, символизирующее душу и совесть, отяжелело от злых дел, и что Амат*, богиня возмездия с телом льва и головой крокодила, сожрет его, обрекая на вечное забвение. Но в чем бы ни заключалась правда, в ту ночь принц Тутмос умер и его место занял новый царевич.

Глава первая

1351 год до н. э.

Перет*, сезон роста

Когда закат над Фивами расплескал последние лучи заходящего солнца по известняковым скалам, мы двинулись нескончаемой процессией по песку. В извилистой колонне, петлявшей между холмами, первыми шли сановники Верхнего и Нижнего Египта, за ними следовали жрецы Амона, а замыкали траурное шествие сотни скорбящих. Песок в тени остывал быстро. Песчинки набились мне в сандалии между пальцами ног, а когда под мой тонкий льняной убор забирался ветер, я вздрагивала от холода. Выйдя из строя, я остановилась и посмотрела на саркофаг, который тянули буйволы, запряженные в салазки, что должно было показать людям Египта, сколь состоятелен и велик был наш принц Египта. Нефертити будет вне себя от зависти, оттого что пропустила такое зрелище.

«Я расскажу ей обо всем, когда вернусь домой, – подумала я. – Если только она не станет задаваться».

Бритоголовые жрецы вышагивали следом за нашей семьей, поскольку мы были главнее даже представителей богов. Благовония, которые исходили из золотых шаров, которыми размахивали жрецы, навели меня на мысль об огромных жуках, отравлявших воздух повсюду, где бы они ни летали. Когда похоронная процессия достигла устья долины, грохот систрумов* стих и плакальщики умолкли. На всех утесах люди собрались целыми семьями, чтобы проводить принца в последний путь, и теперь они смотрели вниз на то, как верховный жрец Амона исполняет ритуал отверзения уст, дабы вернуть Тутмосу разум и восприятие в загробной жизни. Жрец был моложе сановников Египта, но несмотря на это, все мужчины, включая моего отца, отступили на шаг, признавая верховенство за ним, когда он коснулся золотым анком* губ фигуры, вырезанной на саркофаге, и провозгласил:

– Царственный сокол взлетел в небеса. Его место занял Аменхотеп Младший!

Меж утесов эхом взвыл ветер, и мне показалось, будто я расслышала шорох соколиных крыльев, когда покойный принц освободился от оков своего тела и вознесся на небо. Отовсюду донеслось шарканье – это дети выглядывали из-за спин своих родителей, чтобы увидеть нового принца. Вытянула шею и я.