Хрустальный ангел - Катажина Грохоля (2009)

– Привет, Птичка! – Яцек приподнял Сару и закружил, крепко прижав к себе. Сара обняла его за шею. Она почувствовала его запах, и у нее подкосились ноги. Он был такой родной, и это ее всегда волновало, Яцек и дом были для нее одним целым и всегда самым главным.

– Наконец-то дома, – сказал Яцек.

Он поставил ее на пол и снял куртку. Сара побежала в кухню и включила духовку: запеканка вот-вот должна быть готова, всего через несколько минут. Она быстро накрыла маленький столик и залила соусом салат. Такой, как он любит: очищенные от шкурки помидоры – сначала, как и положено, ошпаренные кипятком – лук, тоненько порезанный кружочками, все это перемешано с чесночным соусом, в который она добавила ложку малинового сиропа, чтобы было не так, как у всех, чтобы никто и никогда не подделал ее соус и чтобы Яцек знал, что это только у него в доме…

Яцек достал из сумки шампанское, которое купил на бензоколонке по дороге из Варшавы, и вынул из шкафчика два фужера. Когда она заглянула в кухню, он разливал шампанское. Наполнив фужеры, он поднял оба и объявил:

– Теперь садись и слушай. Даже в самых смелых мечтах ты не могла бы себе этого представить!!!

При этом его глаза так радостно блестели, что Сара послушно взяла у него из рук бокал и села.

* * *

– Но ты мне будешь звонить? Не забудешь меня? Боже! Что я теперь буду без тебя делать, Клыска? И вообразить не могу! У меня теперь тут не будет никакой семьи… Зато ты будешь рядом с родителями.

Ирена сидела в кресле, подобрав ноги, и по-настоящему всхлипывала.

После отъезда родителей из Познани прошло уже три года. Они уехали, несмотря на протесты и Сары, и Идены. Они обе считали, что на старости лет нельзя отрываться от корней, что люди, как деревья, не любят, когда их пересаживают. В любом случае решение о переезде в Варшаву было для них потрясением. Фирма отца наконец-то (как же быстро летит время) получила признание на мировых рынках.

– Из Варшавы всюду ближе, а я должен буду выезжать, – объяснял отец, и мама, конечно, как всегда, с ним соглашалась. Без сомнения, последнее слово в доме всегда было за отцом.

А из Варшавы на самом деле никуда не было ближе – разве что до Москвы и Дальнего Востока, до Ирака или Чечни. А вот из Познани было ближе к Берлину, Гамбургу, Лондону и так далее, в чем девочки старались убедить родителей.

Разве не удивительно, что ситуация повторяется, подумала Сара – и через секунду присела рядом с плачущей Иденой, тепло обняла ее, и золотая головка оказалась у нее на коленях, а мохеровый свитерок Сары, доставшийся ей после кузины, все более намокал от слез.

– Ну что ты, Ирка, это всего триста километров, это та же самая страна, ничего не изменится. Ты обязательно приедешь к родителям, это перемена к лучшему… – начала убеждать ее Сара и ощутила комок в горле.

Она не могла убедить даже саму себя. Ведь здесь ее дом, и тут ее знакомые, работа, а там чужой город – и вообще все должно было быть не так!

– Ты к нам будешь приезжать, правда? Матеушек будет без тебя так скучать, – всхлипывала Ирка, а водостойкая тушь для ресниц оставляла живописные пятна на розовом свитере и размазывалась по правой щеке.

Известие о переезде Сары и Яцека в Варшаву, конечно, должно было немало ее потрясти. Сколько Сара помнила себя с детства, Ирка даже при сильном стрессе глубоко вдыхала воздух, поднимала взгляд в потолок, открывала глаза пошире, быстро моргала ресницами, верхние поднимала двумя пальцами и шептала:

– Не сейчас, не сейчас, я накрашена, я накрашена, и сейчас не могу себе это позволить.

И разумеется, слезы мгновенно высыхали, так же легко, как у Сары в детстве проходил плач.

Ирка вытерла верхней частью ладони глаза, и темное пятно расплылось по носу и осталось на руке.