Алмаз раджи, Собрание сочинений - Стивенсон Роберт Льюис (2014)

Я сказал, что удивительно встретить итальянца так далеко на севере, на что он пожал плечами и возразил, что в поисках работы человек забирается и дальше. Я не мог представить себе, на какую работу он может рассчитывать в Грэден Уэстере, и эта мысль так неприятно поразила меня, что я поинтересовался у хозяина заведения, когда он отсчитывал мне сдачу, видал ли он когда-нибудь у себя в поселке итальянцев. Он сказал, что однажды ему довелось видеть норвежцев, когда они потерпели крушение и были подобраны спасательной шлюпкой из Колдхевена.

– Нет! – сказал я. – Не норвежцев, а итальянцев, как тот, что сейчас спрашивал у вас хлеба и сыру.

– Что? – закричал он. – Этот черномазый, который тут скалил зубы? Так это макаронник? Ну, такого я еще не видывал да, надеюсь, больше и не увижу!

Он еще продолжал что-то говорить, когда, подняв глаза и взглянув на улицу, я увидел, что в тридцати ярдах от двери оживленно беседуют трое мужчин. Один из них был недавний посетитель харчевни, а двое других, судя по их красивым смуглым лицам и широкополым мягким шляпам, были его соотечественники. Деревенские ребятишки гурьбой собрались вокруг них и лопотали что-то бессвязное, передразнивая их говор и жесты. На угрюмой и грязной улице, под мрачным серым небом эта троица казалась каким-то чужеродным пятном, и, сознаюсь, в тот момент спокойствие мое разом поколебалось и уже больше не вернулось ко мне. Я мог сколько угодно рассуждать о призрачности угрозы, но не мог разрушить впечатления от увиденного. Словом, я начал разделять «итальянский ужас».

Уже смеркалось, когда, вернув газеты пастору, я снова зашагал по пустошам. Я никогда не забуду этого пути. Было очень холодно и ветрено, порывами налетал мелкий дождь; над морем горной грядой громоздились облака. Трудно представить вечер хуже, и то ли под влиянием погоды, то ли оттого, что нервы у меня были взвинчены тем, что я видел и слышал, мысли мои были так же мрачны.

Из верхних окон павильона была видна значительная часть пустоши со стороны Грэден Уэстера. Чтобы не быть замеченным оттуда, надо было держаться берега бухты, а затем под прикрытием песчаных дюн добраться до опушки леса. Солнце близилось к закату, был час отлива, и пески обнажились. Я шел, охваченный тягостными мыслями, и вдруг остановился, словно пораженный молнией, при виде следов на песке. Следы тянулись параллельно моему пути, но ближе к берегу, и когда я осмотрел их, то убедился, что здесь проходил чужак. Больше того, по той беспечности, с которой он приближался к самым страшным местам песчаной топи, было ясно, что он вообще нездешний и не знает, чем грозит беспечному ходоку Грэденская бухта.

Шаг за шагом я прослеживал отпечатки, пока через четверть мили не увидел, что они обрываются у юго-восточного края Грэденской топи. Так вот где погиб этот несчастный! Две-три чайки, вероятно, видевшие, как его поглотили зыбучие пески, кружили над этим местом с обычным унылым плачем. Солнце последним усилием пробилось сквозь облака и окрасило просторы отмелей пурпурным светом. Я стоял и смотрел на ужасное место, угнетенный и встревоженный собственными мыслями и явственным дыханием смерти. Помнится, я раздумывал, как долго длилась его агония и донеслись ли его предсмертные вопли до павильона. Когда я уже собрался покинуть это место, порыв ветра необычайной силы пронесся над этой частью бухты, и я увидел, как, то высоко взлетая, то скользя по поверхности песков, ко мне приближается мягкая черная фетровая шляпа с конической тульей – точно такая, какие я видел на головах у итальянцев.