Алмаз раджи, Собрание сочинений - Стивенсон Роберт Льюис (2014)

Экипаж прогромыхал по большой дороге, добрался до опушки леса и свернул на тропку, по которой никто никогда не ездил. Вокруг было тихо, сухие ветки хрустели под колесами, тихо шептались листья в густых зеленых кронах. Исполинские деревья возвышались, словно колонны древних храмов. Белки неутомимо перелетали с ветки на ветку, с одного дерева на другое.

– Ты бывал когда-нибудь во Франшаре, Жан-Мари? – спросил доктор.

– Нет, никогда.

– Это развалины в ущелье между холмами, там когда-то находились уединенный монастырь и часовня. История сохранила о нем некоторые сведения. Во время войны с англичанами Франшар был разрушен так же, как и Гретц. Предвидя опасность, обитавшие там монахи зарыли драгоценную церковную утварь баснословной стоимости. Говорят, что эти сосуды были из чистейшего золота, украшены драгоценными камнями и тончайшей работы. Надо тебе сказать, что до сих пор этот клад никому еще в руки не дался. В царствование Людовика XIV [76] несколько молодцов принялись за раскопки в развалинах Франшара. Вдруг заступ одного из них ударился обо что-то твердое. Это был сундук, и именно в том месте, где, как полагали, монахи зарыли клад. Молодцы словно дикие звери набросились на него, сорвали крышку – но вместо драгоценных сосудов перед ними предстали церковные облачения, которые от соприкосновения с воздухом тут же рассыпались в прах. Вообрази эту сцену и попытайся проникнуться вот какой мыслью: бесценный клад на протяжении нескольких веков покоится в земле. А ведь это возможность роскошной, праздной, головокружительной жизни, любых излишеств и прихотей для того, кто им завладеет! Но все это скрыто от людских глаз, и над этими фантастическими сокровищами из года в год распускаются деревья. От одного этого можно с ума сойти…

– Но ведь это же деньги, – возразил Жан-Мари, – а от них одно только зло! Вы сами это говорили.

– Ты рассуждаешь, как ребенок, – огрызнулся Депрэ, – и мне неприятно слышать, что ты повторяешь мои слова без всякого смысла, как попугай.

– Во всяком случае, от этого клада нам с вами ни тепло ни холодно, – спокойно заметил мальчик.

В эту минуту они выехали из леса, и колеса снова загремели по мостовой. Доктор и без того был раздражен, а тут еще тряска. Он сидел в повозке, нахмурившись, и угрюмо молчал. Лошадка трусила рысцой.

Но вот, наконец, и Франшар. Привязав лошадь у придорожного трактира, спутники отправились побродить в окрестностях. Ущелье сплошь заросло вереском. Пчелы гудели, собирая мед на его цветах, и этот монотонный звук убаюкивал Жана-Мари: он присел под кустом и задремал; а доктор тем временем расхаживал взад и вперед, собирая травы.

Голова мальчика свесилась на грудь, он уже спал сладким сном, как вдруг его разбудил отчаянный крик. Жан-Мари вскочил на ноги. Крик был странный, пронзительный, в нем звучало невероятное изумление. Мальчик не узнал голос доктора, но поскольку, кроме них двоих, в ущелье никого не было, только Депрэ мог издать этот возглас. Мальчик стал осматриваться и наконец заметил доктора – бледный как полотно, он стоял в нише между руинами двух каменных стен.

– Змея? Вас укусила змея? – воскликнул мальчик, подбегая к нему. Но когда он приблизился, доктор вдруг с неимоверной силой сжал его плечо.

– Я нашел его, – проговорил он, задыхаясь.

– Что? Какое-то редкое растение?

Депрэ залился неестественным смехом, эхо подхватило его и стало перекатывать от скалы к скале.

– Растение? – с презрением повторил он. – Да, растение… А вот здесь, – внезапно добавил он, вынимая из-за спины правую руку, которую до сих пор прятал, – здесь одна из его луковиц!

Жан-Мари увидел какое-то грязное блюдо, сплошь облепленное глиной.

– Да это же тарелка! – удивился он.