Алмаз раджи, Собрание сочинений - Стивенсон Роберт Льюис (2014)

Жизнь доктора Депрэ была строго расписана. С утра и до полудня он трудился над фундаментальным сочинением «Фармакопея, или Исторический словарь всех медикаментов», пока излагая свои мысли и замечания на клочках бумаги. Предполагалось, что в законченном виде этот труд составит несколько томов большого формата и будет заключать в себе не только полный исторический обзор предмета, но и полезные практические указания. Однако доктор, художник в душе, предпочитал любопытный анекдот сухой научной истине. Если бы можно было, он, пожалуй, написал бы свою «Фармакопею» в легких стихах.

Статья, озаглавленная «Мумии», была уже закончена, но тут доктор несколько забежал вперед, так как сам лексикон еще не продвинулся дальше буквы «А». Зато эта статья изобиловала весьма живыми деталями, была написана сочно, красочно, вполне литературно, содержала точные научные сведения, но современный врач не нашел бы в ней ни единого практического совета. Анастази, женщина здравая во всех отношениях, сразу же это подметила и откровенно высказала мужу свое мнение.

По мере того как книга черепашьим шагом продвигалась вперед, доктор прочитывал жене вслух все написанное. Постоянно дремавшая под убаюкивающий рокот его чтения, Анастази, оказывается, не все пропускала мимо ушей, и высказанное ею мнение относительно «Мумий» сильно огорчило доктора.

После обеда, выждав, когда завершится процесс пищеварения, доктор отправлялся на прогулку, иногда в одиночестве, а иногда прихватывая с собой Жана-Мари. Со своей стороны, мадам Депрэ предпочла бы какой угодно труд, лишь бы не выходить из дома.

Как мы уже говорили, она была женщина деятельная, постоянно хлопотала в кухне, заботилась о материальных благах – и своих, и мужа, а как только хлопотам приходил конец, брала в руки какой-нибудь роман – и моментально над ним засыпала. Особенно возиться с мальчиком ей не приходилось, взаимная симпатия, установившаяся между ними с первого же вечера, была прочной и не ослабевала. Говорили они между собой, главным образом, на хозяйственные темы, а пару раз в месяц, нарядившись в праздничное платье, вместе ездили в Фонтенбло, откуда возвращались с покупками. Отношения между ними были самые дружеские и искренние.

Думаю, впрочем, что в глубине души Анастази немножко презирала и в то же время жалела мальчика. Достоинства, которыми природа наделила Жана-Мари, были не в ее вкусе. Другое дело, если бы он имел хорошие манеры и готов был по первому ее требованию мчаться куда угодно, если бы он был веселый, болтливый шутник. О, тогда бы она и в самом деле полюбила его как сына.

Никто не в состоянии был разуверить Анастази, что Жан-Мари туповат от рождения. «Бедняжка, какой он глупенький!» – обмолвилась она однажды при докторе – и чуть язык не проглотила. Тот просто взбеленился и долго неистовствовал, осыпая жену самыми нелестными эпитетами: дескать, она сама глупа как пробка и такая уж, мол, у него горькая судьба, что ему пришлось жениться на ослице. И это бы еще ничего, но он так размахивал руками над столом, что, казалось, еще миг, и китайский сервиз разлетится вдребезги, чего особенно опасалась Анастази.

Разумеется, вторично она не осмелилась бы высказать вслух такое мнение, но в душе оставалась при нем, и когда, бывало, мальчик часами сидел над книгами, не зная, как справиться с уроками, Анастази, воспользовавшись отсутствием мужа, подходила к Жану-Мари, прижималась щекой к его щеке и всячески старалась выразить ему сочувствие.

– Не горюй, – убеждала она его, – посмотри на меня: я ведь тоже не умна, а живется мне недурно. Для жизни особого ума не требуется…