Алмаз раджи, Собрание сочинений - Стивенсон Роберт Льюис (2014)

Тут уж доктор не выдержал: отшвырнув в сторону палку, он набросился на мальчика, прижал его к груди и звонко расцеловал в обе щеки.

– Удивительный, замечательный чертенок! – проговорил он. – И какое, только подумать, выдалось утро для такого открытия! Просто чудо! Я даже не подозревал, что существуют такие дети, – продолжал он, обращаясь к небесам. – Я сомневался в том, что род человеческий способен производить таких индивидуумов! Вот только в порыве энтузиазма я, кажется, испортил мою любимую палку… Нет, ничего страшного, ее еще можно починить, – успокоил он себя.

В эту минуту доктор заметил, что Жан-Мари с удивлением и даже с тревогой смотрит на него во все глаза.

– Эй ты, чего таращишься? – крикнул Депрэ. – Кажется, малыш презирает меня, – добавил он в сторону. – Слушай, мальчуган, ты меня презираешь?

– Что вы, сударь! Я просто не понимаю вас, – ответил мальчик.

– Вы должны извинить меня, милостивый государь, я еще так молод, – чинно произнес доктор. – А, чтоб его! – добавил он про себя, сел на тумбу и язвительно уставился на мальчика.

«Он мне испортил такое прекрасное, спокойное утро, теперь я буду нервничать весь день, и пищеварение будет неправильное, – мысленно ворчал доктор. – Надо непременно успокоиться».

И, сделав над собою усилие, он отогнал от себя все тревожившие, волновавшие или даже сколько-нибудь смущавшие его мысли тем усилием воли, к которому он давно уже себя приучил. Вдыхая свежий утренний воздух, он смаковал его, как знаток смакует вино, и медленно выдыхал; подсчитывал, сколько облаков на небе; следил за полетом птиц и, подражая пернатым, жестами описывал замысловатые кривые, бил по воздуху воображаемыми крыльями и, поупражняв таким образом конечности и зрение, надышавшись вдосталь, в конце концов успокоился и даже запел. Знал он всего одну песню – «Мальбрук в поход собрался», да и ту нетвердо, поэтому свои музыкальные способности выказывал лишь в редких случаях, когда оставался в одиночестве или когда чувствовал себя вполне счастливым.

Но на этот раз он был грубо возвращен к действительности болезненно-огорченным выражением на лице мальчика.

– Тебе не нравится мое пение? – спросил доктор, оборвав «Мальбрука» на самой высокой ноте. – Не нравится? – еще раз повторил он повелительным тоном, не дождавшись ответа.

– Совсем не нравится, – буркнул Жан-Мари.

– Вот как? Уж не поешь ли ты сам?

– Я пою получше вас, сударь.

Доктор оцепенел от изумления и некоторое время не сводил глаз с мальчика. Он чувствовал, что начинает сердиться, стыдился самого себя и поэтому сердился еще больше.

– Ты и со своим хозяином так разговариваешь? – спросил он наконец, всплеснув руками.

– Я с ним вообще не разговариваю, – ответил мальчик. – Я его не люблю.

– А меня, значит, ты любишь? – попытался поймать его Депрэ.

– Не знаю, – услышал он в ответ.

Доктор поднялся. Втайне он ждал другого ответа и чувствовал себя слегка уязвленным.

– Тогда желаю вам всего хорошего, – произнес он. – Я вижу, вы слишком мудреный для меня индивидуум. Кто знает, может, в ваших жилах течет кровь, может, небесные флюиды, а может, они просто-напросто наполнены воздухом; но в том, что вы, сударь, – не человеческое существо, в этом меня никто не разубедит. Нет, вы не человеческое существо, – повторил он, потрясая тростью перед носом мальчика. – Так и напишите в своих мемуарах: «Я, мол, не человеческое существо и не имею желания быть таковым. Я – мечта, тень, иллюзия; словом, все, что хотите, только не человеческое существо». А засим – примите мой почтительнейший поклон и прощайте!

И доктор, весьма взволнованный, пошел своей дорогой, а мальчик остался сидеть в полном недоумении.

3. Усыновление