Алмаз раджи, Собрание сочинений - Стивенсон Роберт Льюис (2014)

Письмо, полученное в Понтуазе, добавило нам решимости, и мы в последний раз вытащили наши байдарки из Уазы, которая так долго несла их на себе под дождем и солнцем. На протяжении стольких миль это безногое вьючное животное было связано с нашей судьбой, что, расставаясь с ним, мы испытывали грусть. Мы удалились от привычного мира, странствовали вне его, теперь же снова возвращались в знакомые места, в которых сама жизнь несет нас, и нам не нужно работать веслом, чтобы находить приключения. Теперь нам, словно путешественникам в какой-нибудь пьесе, предстояло вернуться и взглянуть, какие изменения внесла судьба в наше окружение за время нашего отсутствия, какие сюрпризы ждут нас дома, а также далеко ли и в каком направлении продвинулся за этот срок обитаемый мир.

Греби хоть весь день напролет, но только вернувшись к ночи домой и заглянув в знакомую комнату, ты обнаружишь Любовь или Смерть, поджидающую тебя у очага; а самые прекрасные приключения, надо вам знать, – вовсе не те, которых мы ищем.

Клад под развалинами Франшарского монастыря

1. У постели умирающего клоуна

Еще не было шести часов, когда содержательница деревенской гостиницы, мадам Тентальон, послала за доктором: заболел один из ее жильцов, клоун по профессии. Однако пробило десять часов, а доктор все не являлся. Не дождавшись его, мадам Тентальон, опасаясь брать на себя ответственность, послала другого гонца к доктору Депрэ, жившему поблизости, и просила его навестить больного.

Когда посланец позвонил у двери докторского дома, тот сидел за рукописями в углу маленькой столовой, а жена его дремала в другом углу, у камина.

– Что ж вы раньше не пришли, черт побери! – крикнул доктор. – В таких случаях медлить нельзя.

И, как был, в туфлях и ермолке [74] , так и зашагал по улице.

Если бы ему пришлось тысячу лет прожить на свете, то и тогда он не забыл бы этот визит, и не потому только, что представившаяся его глазам картина поразила воображение доктора своей необычайностью и даже живописностью, а потому, что этот визит стал событием в его жизни. Доктору уже перевалило за сорок лет, и вот теперь, когда он отворил дверь на чердачке гостиницы, в его жизни началась новая эпоха.

Комната была большая, тусклая, освещенная единственной свечкой, стоявшей на полу. Больной клоун с красным от пьянства носом лежал на убогой кровати, вытянувшись во весь свой громадный рост; хозяйка гостиницы стояла, склонившись над ним. Около кровати сидел на стуле и болтал ногами мальчуган лет одиннадцати-двенадцати. Кроме этих троих, здесь не было никого, если не считать их теней. Благодаря обширным размерам комнаты, тени удлинялись до бесконечности. Профиль клоуна обозначался на стене в карикатурном виде, и нельзя было смотреть без смеха, как нос его то вытягивался, то сокращался – смотря по тому, в какую сторону колебалось пламя свечи. Тень, отбрасываемая фигурой хозяйки, представляла бесформенную массу; иной раз слегка обозначались гигантские плечи, иногда выступала огромная голова; ножки стула вытянулись, словно ходули, а сидевший на нем мальчуган напоминал облачко, зацепившееся за угол крыши.

Как только доктор вошел, он сейчас же обратил внимание на мальчика. У него был крупный, хорошо развитый череп, высокий лоб, музыкальные руки и пара таких глаз, которые не скоро забываются. Взгляд этих больших, светло-карих, широко открытых глаз поразил доктора: как будто он уже видел этот взгляд, но где и когда – он никак не мог припомнить; как будто у этого совершенно незнакомого ему мальчика были глаза его давнего приятеля или старого врага.