Алмаз раджи, Собрание сочинений - Стивенсон Роберт Льюис (2014)

Продолжительные дожди наполнили реку. От Ваденкура до Ориньи она бежала все быстрее, набирая скорость с каждой милей, и вскоре мчалась уже так, словно чувствовала запах моря. Вода помутнела, волновалась, сердито шумела между полузатопленными ветлами, журчала вдоль каменистого берега. Река то извивалась в узкой лесистой долине, то с шумом бежала вдоль основания меловой горы и показывала нам поля брюквы среди деревьев, то пробегала у самой ограды сада, и мы успевали заглянуть в открытую дверь дома или разглядеть священника, греющегося на солнышке. Потом листья сплелись в такую густую сеть перед нами, что казалось, будто впереди тупик; виднелась только стена ив, над которой возвышались вязы и тополя; только река проносилась под ветвями, да мелькал над водой зимородок, точно клочок голубого неба. И на все это солнце лило свой ясный и всеобъемлющий свет. Тени ложились на зыбкую воду так же отчетливо, как на неподвижный луг. Золотые искры сверкали в листве тополей, а отдаленные горы казались совсем близкими. Река не останавливалась ни на минуту, не делала передышки, а тростники, стоявшие вдоль ее берегов, дрожали с верхушек до корней.

Вероятно, существует какой-нибудь миф, объясняющий этот постоянный трепет тростника. Мало что так поражает человеческий глаз. Эта дрожь – самая красноречивая пантомима ужаса; при виде такого количества испуганных существ, приютившихся в изгибах берега, глупое человеческое создание невольно испытывает тревогу. Может, им просто холодно, да и немудрено, так как они стоят по пояс в воде. Или, может быть, они никак не могут привыкнуть к быстроте и мощи течения реки, к чуду ее вечного движения? Некогда Пан [55] играл на их предках, и теперь струями своей реки он все еще продолжает наигрывать на новых поколениях тростинок в долине Уазы одну и ту же мелодию, нежную и захватывающую, мелодию, которая говорит о красоте и ужасе мира.

Течение несло байдарку, как опавший лист. Оно подхватывало ее, колыхало и уносило ее, словно кентавр юную нимфу. Приходилось постоянно работать веслом, чтобы управлять суденышком. Река так рвалась к морю! Каждая капля неслась в панике, точно человек в испуганной толпе. Но какая толпа была когда-либо так многочисленна, так единодушна? Все, что мы видели, проносилось мимо нас как в пляске. Взгляд состязался с течением. Каждый миг был исполнен такого напряжения, что все наше существо уподоблялось хорошо настроенному струнному инструменту, а кровь, очнувшись от обычной летаргии, неслась галопом по широким улицам и узким проулкам вен и артерий, пробегала через сердце так, словно кровообращение было праздничным развлечением, а не беспрерывным трудом, длящимся изо дня в день многие десятки лет. Пусть тростник предостерегающе гнулся и дрожал, показывая, что река не только сильна и холодна, но и жестока, что в водоворотах кроется смерть. Но ведь камыш прикован к одному месту, а те, кто вынужден сохранять неподвижность, всегда робки и ни в чем не уверены. Ну а нам хотелось ликующе кричать. Если эта полная жизни красавица-река и вправду была орудием смерти, то старуха просчиталась, думая, что заманила нас в ловушку. Я каждую минуту жил за троих. Я выигрывал десять очков у костлявой с каждым ударом весла, с каждой речной излучиной. Мне редко удавалось получать от жизни подобные дивиденды!