Комплекс располагался в более-менее пологой части города, в то время как значительная его часть была выстроена на холмах и скалах, монастырь отделяла от остального города просторная площадь, выложенная брусчаткой. По брусчатке легко было отследить, куда рабочие могли подойти, а куда уже нет. Ближе к Ронхелю кладка была сплошь избитой, заросшей и грязной. Люди не могли подобраться ближе, одолеваемые ужасными видениями и иллюзиями.

Каждый видел свои собственные кошмары. Всех обуяла тревога, когда группа подошла к монастырю, но все вели себя сдержанно насколько это было возможно и поддерживали друг друга. Крэйвел погрузился в уже привычные ему галлюцинации, но стоически держался, не позволяя себе никаких глупостей. Фелисия позволила себе обнять его и тешила паладина ненавязчивыми приятными иллюзиями, впрочем, они мало помогали, не в силах тягаться с могуществом проклятья.

Паладины редко пользовались проклятьями, подразумевалось, что проклятье они будут использовать для сдерживания зла, с которым в текущий момент не в силах совладать. Но на практике паладины просто предпочитали не затягивать и добивать противника пусть даже и с большими потерями. Иногда они использовали проклятье, чтобы проучить того, кто, по их мнению, вел себя неподобающе. Так или иначе, возможность накладывать проклятье всегда была в распоряжении паладинов Сельи.

Лирэй все еще был верным паладином в тот момент, когда накладывал проклятье на Ронхель. Так вышло, что это проклятье сработало в первую очередь, а проклятье Сельи последовало сразу за ним, повинуясь отлаженному магическому алгоритму. Многие маги и жрецы пытались снять проклятье, но им это не удавалось. Сама природа заклинания подразумевала привязку к чему-либо, в данном случае это была жизнь Лирэя. Он мог быть хоть трижды проклят Сельей, но именно у нее он почерпнул силы наложить проклятье, она дала ему их прежде, чем запретить ими пользоваться. В итоге жителям Морицора пришлось мириться с проклятым монастырем в черте города. Возможно, Селья и могла избавиться от проклятья, но по каким-то причинам не захотела этого сделать, разговоры на эту тему в Морицоре никогда не утихали.

Фелисия могла бы поумничать и попытаться приоткрыть завесу тайны, над разгадкой которой целый век бились ее коллеги, но сейчас ей было не до интеллектуальных изысков. Она ощущала действие проклятья не меньше остальных. Пусть они были и на почтительном расстоянии, но все же достаточно близко, чтобы почувствовать первые признаки его воздействия.

Крэйвелу приходилось гораздо тяжелее из-за его личных проблем с этим местом. Фелисия лишь слегка скрашивала его переживания. Волшебница стала замечать, что ее магия совсем перестала действовать. Взглянув Крэйвелу в лицо, чтобы понять, как он себя чувствует, девушка ужаснулась, увидев вместо привычных прекрасных черт гниющий труп. Поняв, что это лишь видение, она тут же отвернулась. Крэйвел заметил это, как заметил и то, что она вцепилась в него мертвой хваткой, ранее пытаясь приободрить его, теперь она сама искала в объятиях опоры. Паладин не стал предпринимать попыток вразумить ее, понимая, что все его слова и жесты будут искажены эффектом проклятия.

Миноста, Хьола и Джессвел выглядели гораздо более сдержанными. Миноста, как всегда, была ко всему равнодушна, казалось, что она могла войти в монастырь, как в комнату страха, какими порой тешили ребятишек на ярмарках и фестивалях. Хьола и Джессвел переговаривались и показывали на что-то пальцами, делясь друг с другом тем, какие видения показывает им Ронхель.