Червь 2 - Антон Лагутин

— Я дам вам столько, сколько попросите, но я прошу вас, сделайте то, что захочет моя мама! Я вас прошу! Умоляю!

Да что за нахер тут происходит! Подойдя к двери, я начинаю дёргать за ручку. Заперто!

Женщина продолжает вопить в крохотную щёлку:

— Я не сплю месяц! Я прошу вас, сделайте то, что она просит! Пожалуйста.

Безумие…

— Я отдам вам её пенсию и свою зарплату за месяц. Только прошу, сделайте то, что она попросит!

Старушка улыбалась мне. Мычала, водя ладонью у себя между ног. Вставные зубы были жемчужного цвета. Седые длинные волосы раскиданы по подушке. Сморщенные соски смотрели в разные стороны.

— Откройте дверь, — сказал я, и ударил кулаком в дверь.

— Я прошу вас, — раздавалось из-под двери, словно кто-то застрял под грудой обвалившегося бетона и просит о помощи. Только сейчас совсем другая ситуация: жизни той женщины, что стоит на коленях, оперевшись на локти, и разговаривает со мной через крохотную щель, ничего не угрожает. Ну, может бессонница, от которой никто не умирал.

Квартира на последнем этаже, лезть в окно — не вариант. Мобильник! Постучав по карманам джинс, вспоминаю, что оставил его на зарядке. Пока я возился, я даже не заметил, как старушка протянула руку. Моё запястье обвили тонкие пальцы с длинными искусственными ногтями, на которых розовый лак частично облез. Её ладонь была тёплой и влажной. Я содрогнулся, но вырываться не стал. Испугался, что еще вырву руку с корнем. Бабуля облизнула ладонь левой руки и снова принялась рисовать круги у себя меду ног.

Это какой-то бред. Какое-то безумие! Выпустите меня! Я прошу вас, откройте дверь! В штанах у меня начало напрягаться, от чего мне стало еще дурнее. Далеко пожилая женщина притянула меня к себе. Я не смел сопротивляться, меня учили, что пенсионерам надо всегда помогать. Она расстегнула ремень. Спустила мои джинсы, спустила трусы.

Я любовался люстрой и чувствовал, как тёплая ладонь жадно схватила мой набухающий дрын. Начала его дёргать. Я вдруг озадачился: а сколько сейчас составляет пенсия?

Мне стало больно. Мне даже показалось, что она решила оторвать мой отросток, так сильно она потянула его на себя. Я поддался. Ну как можно сопротивляться, когда тебя держат за яйца?

Залезаю на кровать. Оставаясь в майке, в носках, в джинсах и трусах, спущенных до колен, пристраиваюсь между сморщенных ног, которые медленно скрещиваются на моей жопе. Огромные сиськи обволакивают мои руки как горячий песок. Смотрю на зелёные обои, и пытаюсь разглядеть узор, уходящий за оголовье кровати. Что это может быть? Роза? Ромашка? Или всё банально — бездарный дизайнер пустил по всей длине три переплетающиеся между собой линии?

Дрын медленно отправляется в сухую лунку.

С трудом заходит. Углубляется.

Слева от кровати — тумбочка с огромным стеклянным блюдцем. Внутри — фольгированные упаковки таблеток.

Старушка мычит мне в подбородок. С каждым моим движением её тёплые ладони медленно ползут по моей спине, приближаясь к моему заду.

В блюдце лежат: галоперидол, вимпат и еще что-то, что я никак не могу рассмотреть.

Я ускорился. Мне хочется быстрее закончить сминать живой труп своим брюхом. Я уже мечтаю закончить этот жест доброй воли, жест милосердия и сострадания, и как можно быстрее смотаться домой.

На тумбочке стоит пустой стакан, чей ободок по кругу измазан красной губной помадой. Они готовились, ждали меня. Влажные губы касаются моего соска, целуют его, посасывают. Горячий язык касается кончика моего соска. Как же приятно… Она настоящая умелица своего дела…

Когда я подхожу к черте, у меня встаёт вопрос. Куда спустить: внутрь? На живот? На простынку, испачканную не только потом старушки, но теперь и моим?

Живём один раз…