Червь 2 - Антон Лагутин

Я смотрю на Сергунчика и вижу в нём мужчину, способного добиться всего. Любой цели. Любой здоровый мужик позавидует его терпению.

— Будешь гонять лысого целую неделю? Впустую? — спрашиваю я.

Выпустив облако дыма в чёрный потолок, Сергунчик широко улыбается. Молчит. Глаза похотливо пляшут в свете тусклых ламп.

— Кто сказал, что впустую?

— Изюминка? — спрашиваю я.

— Изюминка…

— Ты не боишься быть пойманным за руку?

В ведро, предназначенное для мытья стальных поручней, окон и дерматиновой обивки диванов Сергунчик добавляет «изюминку».

Подготовив мыльный раствор, Сергунчик стягивает рабочий комбинезон до колен. Встаёт над ведром. Вздымающийся пар кипяченой воды окутывает набухающий член, вызывая нестерпимую эрекцию. Даже если его и поймают за руку, он точно успеет спустить в ведро всё то, что скопили его яйца за прошедший день.

С конца капает в мыльный раствор.

Когда наступит апокалипсис, Сергунчик будет первым, кто окропит плитку метрополитена своей молофьей.

С ботинок капает на пол.

Под нашим столом образовалась такая огромная лужа, что и одного ведра не хватит, чтобы убрать всё это безобразие.

Каждое утро Сергунчик протирал влажной тряпкой все поручни, все сидения, все стёкла. Каждое утро он стирал бесполезный след человечества, оставляя свой след, который, незаметно для себя, вдыхала не одна сотня людей, торопящихся на работу.

Пассажиры лапают прохладные поручни, затем свои лапища запускают себе в волосы. Кто-то потирает щёки. Тыкает палец в нос. Чешет жопу. Редкий индивид прикасается к дёснам, ковыряется ногтем в зубах, или вообще — чешет язык.

Каждое утро, спускаясь в подземку, я чувствовал еле заметный белковый след моего друга. И как же хорошо, что через пару лет я сменил работу, быстро пересев на корпоративный транспорт.

И вот, облокотившись о стену, со скрученным желудком, закрыв нос рубахой, до меня доходит, чем еще, помимо пота, воняет в этой комнате. В этом бараке, рассчитанном на три десятка мужчин. От осознания происходящего, запах сразу же стал вязким. Можно было ощутить, как он касается кожи, лезет в волосы, обжигает глаза. Я готов влезть в любую дырку, лишь бы съебать отсюда! Сквозь пелену слёз, я различаю окна. Одно совсем близко, видно, как солнечные лучи пробиваются в комнату сквозь мутные стёкла. Подхожу. За окном — густой лес. Спасение! Пробую открыть — бестолку, оконная рама без какого либо механизма запирания или открытия. Что за безумие! Как они проветривают помещение? Здесь же и ночь не протянуть…

Я поднимаю голову и вижу нависшую надо мной голову кабана. Головы оленя и лося с огромными рогамивисят на противоположной стене. Они настолько уёбищно выглядят, что я бы и бесплатно не повесил бы их у себя в туалете. Возможно, здесь еще не успели освоить ремесло таксидермиста. Но присмотревшись, у меня появились подозрения, что всё-таки, животные так выглядели еще при жизни. У кабаньей головы напрочь отсутствовала шерсть, а кожа напоминала серую стену психдиспансера, на которой краска давно иссохла, покрылась трещинами и начал медленно осыпаться. Глаза без зрачков — белые, как бильярдный шар. Голова лося и оленя выглядят так же.

Желудок не выдерживает, сжимается как после удара футбольным мечом. Кисловатый привкус появляется на языке. Я не успеваю убрать руку, и горькая желчь с кусочками еды заливает рубаху, пачкает пол возле ног.

Нужно найти дверь…

— Крыски, где дверь?

— В паре десятков шагов от тебя.

Кинув взгляд сквозь кровати, я замечаю дверь в конце комнаты.

— Погнали!

Несусь сквозь кровати, стараясь не задеть бельё, мало ли что оно на себе содержит. Подбегаю к двери, собираюсь дернуть ручку, но крыски меня одёргивают.

— Стой! В окно посмотри!