Червь 2 - Антон Лагутин

Я вытаскиваю лезвие и плоской стороной прижимаю к подбородку блондина. Затем кончиками пальцев хватаю его язык и тяну на себя. Он упругий, скользкий. И когда он уже собирается выскользнуть из моих женских пальцев, я резко веду меч к потолку.

По моим ладоням ударил фонтан крови. Горячей и липкой. Тепло ощущалось на коленях, на животе и груди. Когда я подношу руку к своим глазам, я улыбаюсь. Улыбаюсь, рассматривая отрубленный язык на моей ладони.

— Нам пора уходить! — говорят крысы.

— Я сделал только пол дела.

— Оставь его, он и так умрёт!

— В том то и дело, что он и так умрёт, — говорю я. — Хуже ему не будет.

Язык я кладу на пол, рядом с мечом.

Ноги, руки, тело, и голова блондина трясутся. С подбородка на грудь течёт кровь, образуя багровые подтёки по виду напоминающие разрастающуюся ржавчину из-под головки стального болта, что торчит из листа металла на северной стороне. Прошёл дождь — пятно вздулось. Снег растаял — пятно пошло вниз к земле, туда, куда его зовёт сила тяжести.

Дождь.

Снег.

Металла больше нет.

С подбородка капает на пол.

Я перешагиваю через ноги блондина. Сажусь на корточки. Обеими руками хватая его трясущуюся голову как футбольный мяч. Держу крепко. И свои большие пальцы вставляю ему в глазницы. Вначале его голова затряслась еще сильнее. Он даже схватил меня за руки, но в его ладонях сил не хватило бы даже для драки с младенцем. Чем глубже я погружал пальцы, тем меньше он трясся.

Еще глубже.

Еще.

Я ощущал его круглые глаза, словно ладонь погрузил в банку с орбизами. Влажные и тугие. Я надавил еще, погрузив пальцы глубже.

Еще глубже.

Еще.

Оба глаза вывалились наружу, повиснув на узловатых нервах. Я схватил их пальцами и резко дёрнул.

Теперь на полу, возле меча и языка, лежали два глаза.

— Нам срочно надо уходить! — говорят крысы.

— Я почти закончил. Осталось последнее.

Осталось совсем чуть-чуть. И только тогда я смогу выдохнуть. Смогу принять миллионы мыслей, что так долго и упорно обвивают пороги у входа в мой мозг. Потерпите, гнев скоро уйдёт.

Я поднял с пола меч. Взял блондина за ногу, и потопал на цент комнаты. Волочу за собой беднягу, рисуя на досках его волосами жирную полосу крови. Как кисточкой. Он тяжёлый, но держа его за щиколотку, я продолжаю идти вперёд.

На центре я отпускаю его ногу. Он лежит на спине. Живой. Еще живой…

Уперев кончик меча ему в пупок, я вначале надавливаю, погружая лезвие в брюхо, и только потом рублю в бок.

Блондин снова затрясся. Его руки и ноги бесцельно елозят по полу, словно от этого ему станет легче.

Нет не станет! Хоть ногтями пол скреби, всё равно легче не станет!

Засунув свою ладонь в образовавшееся отверстие, я нащупываю горячие кишки и вынимаю их наружу. Показался розовый канат, переплетённый синими венами. Кишки горячие. Тяжёлые. Как дюжина сосисок.

Я ухожу за языком и глазами.

Возвращаюсь.

Сажусь на корточки. Подняв с пола кишки, мечом делаю надрез длинною с ладонь. И по очереди запихиваю в кишки глаза, а потом язык. Нафаршированные кишки аккуратно убираю обратно в брюхо.

Я еще не успел высунуть окровавленную ладонь из живота блондина, а волна наслаждения уже начала меня накрывать. Захлестнула так, что у меня затряслись колени. Вместо привычного стояка между ног я ощутил горячую влагу. Обжигающая волна удовольствия двинула к моему животу. Набухли соски. Одной ладонью я сжал свою грудь, а другую — запустил между ног.

О да… пиздец… да-да… Вот так… хорошо… как необычно…

— Нам пора уходить! — пищат крысы в моей голове.

— Да-да…

Такой экстаз я испытал в первый раз! И зачем бабам нужны мужики?

Я опускаю глаза. Грудь блондина не вздымается и не опускается. Он не шевелиться. Руки и ноги застыли в неестественной позе для сна. Он умер. Скорее всего, от потери крови. Да. Я здесь не причём.

— Идём! — кричат крысы.