Червь 2 - Антон Лагутин

Хозяин голоса ворвался в дом. Это оказался один из охранников, несущих службу на главных воротах деревни. Он был напуган, тяжело дышал. Ворвавшись на кухню, он поклонился. И задыхаясь, произнёс:

— Борис… — он проглотил слюну,…Труперсы… Идут к воротам…

— Сколько их?

— Один…

— Один? Вы что, не в состоянии с ним справиться?

— Он какой-то другой. Опухший. И постоянно зовёт свою мать. Очень громко.

— Ты сказал: опухший?

— Да. Его лицо, да и весь он покрыт волдырями, словно прошёл через поля борщевика под палящим солнцем.

— Так может это пьяный мужик заблудился, и действительно забрёл в поля борщевика?

— Нет. Его кожа… она гноится…

Кудрявый встал со стула. На его лице медленно вырисовывалось возбуждение, обременённое нотками тревоги. Он быстро подходит к охраннику, кладёт руки ему на плечи и, тряся, спрашивает:

— Сколько человек выдвинулось ему наперерез?

— Один… Колин… он неделю на службе, но я уверен, что он сможет его задержать. Труперс безоружный, а у Колина копьё.

— Вот это и плохо, — кидает кудрявый. — Нужно торопиться! Хрящ, бери пацана с собой, я — девку.

Начинается. Ни дня без отдыха. Кудрявый поднимает мой меч с пола. Подходит ко мне.

— Ну что, — лыбится он, — пришло время познакомиться с новыми друзьями.

Глава 23

Пока кудрявый во всю передо мной распинается, обвиняет меня во всех смертных грехах, я сижу и мечтаю, чтобы побыстрее прекратила ныть шея. Слишком часто мне приходится смотреть то на Амбала, то на седовласого мужика. А потом так вообще пришлось выкрутить голову на 90 градусов, когда в мой дом вбежал солдатик. Всё им сказанное про «Труперсов» можно было бы пропустить мимо ушей, посмеяться и вообще не обращать внимания, так как это ну ни как не может меня касаться. Но, увы, спокойные деньки остались позади, словно безмятежное лето за плечами школьника. Влез я по уши во всю эту ахинею, и именно в эту секунду все проблемы, что мне казались призрачными, обитающими где-то там, в далёком космосе, вдруг обрушились на мою голову огромной ледяной глыбой. Теперь не отвертеться, бля!

— Вставай, — говорит мне кудрявый, — поедем знакомиться с «Труперсами».

Может не надо? Пожалуйста, я так устал. Я никуда не хочу уходить. Я хочу есть. Хочу пить. Хочу нажраться в зюзю и забыть всё это как страшный кошмар. Я не хочу окунаться так глубоко. Не хочу погружать свои ноги в холодный ил проблем этой деревеньке.

— Вставай!

— Хорошо-хорошо! Встаю!

Пока я отрываю зад от стула, Амбал уходит в конец кухни. Хватает Алеша за шкирку и отрывает его от пола, словно полупустой чемодан. Алош так и не пришёл в себя, висит мешком, цепляясь руками и ногами за щели между половыми досками, пока громила тащил его к выходу.

Мы вышли на улицу. Солнце висело в экстремумах сегодняшнего дня, заливая улицы струями жара словно из огнемёта.

На «шоу» сбежалась вся деревня.

Впервые я увидел своих соседей, наблюдающих за нами из окон. Люди смотрели с опаской, чуть ли не выглядывая в пол лица. Я ощутил себя каким-то знаменитым преступником, за которым охотились целую вечность. О котором трубили по всем канал на телевидение, и вот, настал момент истины. Меня выводят на улицу, толкая в спину. Народ ликует, но все бояться посмотреть мне в глаза. А когда я смотрю в их сторону — трусливо отворачиваются.

Увидев приближающуюся процессию, мелкие шкеты отпрянули от лошадей и раскатились по соседним улицам как бильярдные шары. Знакомые кобылки! Одна угольно-чёрного цвета — эта та, что подмяла под себя Амбала. Это та, что догнала меня, а потом по моей просьбе отправилась обратно в лагерь, за помощью для кудрявого. Вторая — рыжая. Это та, что спасла меня. К ней я и попёрся. Она сразу меня узнала, повернула голову в мою сторону и начала ржать. Я хотел протянуть руку и нежно погладить роскошную гриву, но Амбал вышел вперёд и отпихнул меня.

— Чего руки тянешь?