Тогда я читал мини-лекцию о том, что Украина — одна из величайших в истории пограничных стран, где Европа встречает Азию, где демократия встречает тиранию.

Думаю, большинство английских друзей и коллег воспринимали мое легкое помешательство на Украине как экстравагантное хобби. Но когда начался Майдан и вся Европа увидела кадры, которые освещали противостояние между демонстрантами и бойцами спецподразделения «Беркут» с их дубинками, щитами и катапультами (все это напоминало сцены средневековых сражений), увидела заваленную горящими покрышками площадь Независимости, всю в густом черном дыму, думаю, меня стали воспринимать чуть серьезней. За двадцать четыре года нашей совместной работы у Игоря было много проблем. Он, всеми силами старающийся усовершенствовать отечественную нейрохирургию с помощью полученных знаний, был своего рода медицинским революционером и диссидентом. Система здравоохранения Украины, равно как и ее политическая система, базировалась на принципах авторитаризма, поэтому за время работы Игорь нажил много врагов и столкнулся с огромным количеством трудностей. Несмотря на это, его пациенты шли на поправку и клиника Игоря прочно закрепила свои позиции. Неоднократные попытки старших коллег и администрации помешать ему не увенчались успехом. Его достижения можно смело назвать героическими, и мне кажется, что наша с ним работа на протяжении двух с лишним десятилетий тоже была частью борьбы с коррумпированной властью, как и протесты на Майдане.

* * *

В небольшом фойе у входа в больницу стоит турникет. Кафельный пол весь мокрый из-за растаявшего снега, который приносят на обуви люди, приходящие с улицы. Пациенты и их родственники свободно заходят и выходят, но ко мне, как к иностранному врачу, представители СБУ относятся с подозрением. Прежде чем войти, я предъявляю паспорт неулыбчивым молодым солдатам за стеклянным окном возле турникета.

— Вы могли оказаться террористом! — говорит Игорь, когда турникет открывается и я прохожу через него под лязгающий звук поворачивающейся штанги. — Это солдаты СБУ, и больница их не контролирует.

— Должно быть, ужасно скучная работа.

— Нет-нет-нет. Они рады быть здесь, а не на линии фронта.

Оказавшись внутри, я чувствую себя заложником — заложником своего незнания русского и украинского, а солдаты у входа пугают меня. Однажды — чуть позже — я договорился встретиться у входа в больницу с режиссером документального фильма о моей работе на Украине. Пока она не пришла, один из солдат был вынужден стоять вместе со мной на улице. Когда же она появилась, солдат заговорил со мной, и она начала переводить. Я думал, что он угрожает мне арестом или чем-нибудь вроде того, — вместо этого он сердечно поблагодарил меня за помощь украинским пациентам.