Збиг: Стратегия и политика Збигнева Бжезинского - Чарльз Гати (2013)

Выслушав советскую сторону, Бжезинский шутливо спросил: «А какова будет ваша реакция, если поляки начнут вешать коммунистов на фонарных столбах?» Глава советской делегации Олег Богомолов без колебания ответил: «Это внутренние дела поляков, и им решать». Шахназаров повторил свои аргументы, подчеркнув: «Как мы неоднократно говорили, мы не станем вмешиваться во внутренние дела других стран». Так ведущий эксперт Горбачёва по Восточной Европе фактически заявил, что Советский Союз не будет сопротивляться антикоммунистическим выступлениям, которые угрожали свергнуть правительства стран Варшавского договора. Немного подумав, Бжезинский с лукавой улыбкой заметил: «Ну что ж, остаётся только надеяться на то, что поляки этого не услышат, потому что они могут приступить к делу прямо сейчас, если поймут, что им за это ничего не будет». Советская делегация отреагировала неловким смехом.

Затем беседа перешла к идеологии. Шахназаров сказал, что нашёл книгу Бжезинского «Большой провал» чрезвычайно интересной, и педантично добавил: «Впрочем, мне кажется, название у неё неверное. Провалом закончились не идеи социализма и коммунизма, а всего лишь одна модель, построенная на этих идеях».

Бжезинский спокойно углубился в дискуссию, словно руководя академическим семинаром. Он сказал, что единственной моделью того, что мы называем коммунизмом, был Советский Союз после окончания Новой экономической политики в 1928 году. «Такова реальность коммунизма, – объяснял он. – Он существует теоретически. Что касается его известных реализаций – то есть реалий Советского Союза, стран Восточной Европы и Китая – то все они обернулись большим провалом». К такому же выводу, по его мнению, приведут оценки системы исходя из социальных предпочтений, условий жизни и цены прогресса. «Вы заплатили ужасную цену за прогресс при коммунизме, – продолжил он, – и этот прогресс не стал настолько существенным, как прогресс при западных системах. Более того, все примеры реформ сводятся к тому, чтобы отказаться от основополагающих черт коммунизма. Вы фактически признаёте, что суть социализма лучше передают идеи социальной демократии, а не коммунизма. Вы утверждаете, что правы были меньшевики». В конце своей речи Бжезинский заявил: «Горбачев уже сказал венгерским партийным лидерам – которые вскоре после этого повторили мне его слова – что всё сделанное после 1928 года было ошибкой».

Настал черёд Шахназарова иронично улыбаться. «Мы больше не боимся, что нас назовут меньшевиками. Всё это в прошлом», – сказал он. После обмена мнениями о том, сойдутся ли политико-экономические системы Запада и Востока, делегации обсудили необходимость советского руководства отказаться от идеологических лозунгов и символов. Шахназаров отмахнулся, сказав, что это второстепенный вопрос. Когда Сталину во время Второй мировой войны понадобилось воспользоваться патриотическими настроениями, он поменял символы, но жёсткая система от этого не изменилась. Он объяснил, что Горбачёв стремится подчеркнуть важность ленинских идей, представляющих собой моральный каркас социализма, искажённый впоследствии Сталиным. Упоминая о преступлениях Сталина, Шахназаров утверждал: «Ленин этого не делал. Он создал партию и государство, но собирался демократизировать систему. Он бы увидел, что сама жизнь доказывает невозможность иного. Трагедией было то, что он не прожил достаточно долго, чтобы осуществить свои планы».