Такая атмосфера суеверного ужаса, окружавшая слугу божьего, человека во всех отношениях безупречного, набожного и праведного, постоянно возбуждала удивление и любопытство, а заодно вызывала бесконечные расспросы среди тех немногих чужаков, которые случайно или по делам заглядывали в эту глухомань. Впрочем, даже среди прихожан многие не знали о странных событиях, ознаменовавших первый год служения мистера Соулиса в этом приходе, а среди тех, кто был лучше осведомлен об этом, большинство были людьми малообщительными от природы, а остальные просто боялись касаться этой темы. И лишь время от времени кто-нибудь из стариков расхрабрится после третьего стаканчика, и когда винцо развяжет ему язык, возьмет да и расскажет о том, почему пастор у них и с виду такой странный и живет отшельником.

Пятьдесят лет назад, когда мистер Соулис впервые прибыл в Болвири, он был еще совсем молодым человеком, начитанным, или, как тогда говорили люди, преисполненным книжной учености. Великий краснобай и усердный толкователь Писания, он, как того и следовало ожидать от человека столь юного, был совершенно неопытен в делах религии, а ведь это для пастора самое главное! Молодежь всего прихода была прямо-таки в восторге от него; она превозносила его знания, его образованность, его вдохновенную речь и все прочие таланты и способности. Но те, кто постарше, люди степенные и серьезные, молились за этого молодого человека: им казалось, что он, так сказать, заблуждается на свой счет, и приходу это вовсе не на пользу. Это было давно, еще до «умеренных» [102] , задолго до них; да ведь все дурное, как и все хорошее, приходит не сразу, а мало-помалу. Находились и такие люди, которые говорили, что Бог покинул университетских профессоров, а молодежи, чем учиться у них, лучше бы сидеть в торфяной яме, как делывали деды, когда их преследовали за веру, с Библией под мышкой и с молитвой в сердце.

Во всяком случае, не подлежало сомнению то, что мистер Соулис слишком много времени провел в колледже. Он много думал и очень заботился о таких вещах, которые, в сущности, были вовсе никому не нужны. Он привез с собой целую кучу книг, столько в этом приходе раньше и не видывали, и бедному возчику пришлось порядком с ними помучиться; он едва не утопил их в болоте между Черным холмом и Килмакерли. Говорят, что все это были божественные книги, или, быть может, их только так называют, кто ж теперь разберет!.. Но люди солидные и рассудительные полагали, что все это пустяки. Какая надобность в стольких божественных книгах, если Слово Божье можно завязать в уголок платка? И сидел он, бывало, над этими книгами целыми днями, а часто даже и ночами, что едва ли приличествует его званию, и все писал что-то, все писал…

Поначалу народ всполошился, испугавшись, что он, станет, пожалуй, проповеди свои по книгам читать, но вскоре успокоились. Оказалось, что он сам какую-то книгу пишет, что уж, конечно, было совсем непристойно и неприлично для пастора, да и что мог он написать путного в его возрасте и с его малым опытом.

Как бы то ни было, ему полагалось взять себе для хозяйства какую-нибудь приличную, хорошего поведения пожилую женщину, она бы ему и обеды готовила. Кто-то ему указал на одну негодницу, Дженет Макклоур – так ее, по крайней мере, звали все в нашем местечке; указал, а затем предоставил пастору самому решить, на ком остановить свой выбор. Многие пытались отсоветовать ему брать в дом эту женщину, потому что Дженет была у почтенных людей в нашем приходе на дурном счету. Когда-то давно она питала нежные чувства к одному драгуну, а затем чуть не тридцать лет не ходила к исповеди и причастию; кроме того, люди видели, как она шатается одна в сумерках по таким местам, куда ни одна порядочная и богобоязненная женщина даже заглянуть не решится. И все ходит и бормочет что-то про себя, а что – никто разобрать не может!