Воющие, блеющие зверолюды хлынули в город, словно ожившая волна нечистот. Твари оттенков и форм, которые могли прийти в голову лишь безумцу, потрясали ржавым оружием и ударяли им о грубые щиты, вымазанные в нечистотах, крови и внутренностях поверженных ими врагов. Неся грубые знамёна, на которых болтались головы уруков, альвов, дурадинов и людей, они рванули вперёд, подобно силам природы — жестокие, дикие и непобедимые. И всё же, когда они ступили на предвратную площадь, люди Холланда уже ждали их, выставив копья. Первый ряд зверей с ходу насадил себя на копья, опустив их к земле, чтобы следующие за ними воины орды с ни на йоту не уменьшившейся силой набросились на копейщиков. Солдаты пали, когда твари обрушились на них, а оставшиеся в живых были постепенно оттеснены вглубь площади.

— Стоять собаки! Держать позицию! — проревел Микаэль Людендорф, владыка Холланда, раскалывая голову зверолюда огромным двуручным клинком с выступающими лезвиями вдоль одного основного, что носил название Проклятья Маликейма. Вырвав необычно жужжащее оружие из бычьего черепа, он схватил ближайшего солдата и махнул окровавленным мечом перед носом человека. — Я сказал, держать позицию, Кхорн тебя побери!

Копейщик побледнел и побрёл обратно, заняв свое место в рядах отряда, расстроенные ряды которого отступали в город в нарушение приказа Людендорфа. Курфюрст развернулся, когда очередной зверолюд с собачьей мордой, быстро перебирая копытами, понёсся на него, сжимая в лапах грубое копьё. Вопя, как подыхающая лошадь, он прыгнул на Людендорфа. Он увернулся с пути оружия и разрубил тварь на две половины, рухнувшие на залитую кровью мостовую. Создание несколько раз жалко дёрнулось в смертельной агонии, а потом сдохло.

— Это мой город, — сплюнул курфюрст на дохлое тело. — Мой! — затем он повернулся к остальной части орды, что сомкнулась вокруг него, и, взмахнув мечом, взревел. — Мой!!!

Закованный в полную броню, покрытый кровью как врагов, так и своей собственной, Людендорф встал между отступающим войсками своей провинции и захватчиками и указал на ближайших зверолюдов полуторником, на котором всё ещё оставались остатки бычьего мозга. Как и все магические клинки людей, он не был изысканным оружием, являясь вместо этого истинной квинтэссенцией сущности меча, и в этом он полностью соответствовал своему владельцу.

— Кто первый? — взревел он выплёвывая из своей густой бороды не только слюну, но и капли попавшей внутрь крови.

Зверолюды колебались. Рычание сотрясало разделяющие их несколько метров, а копья тыкали смрадный воздух. Красные глаза уставились на него, копыта стучали в камни площади. Ближайший зверь неуклюже гарцевал перед ним, то приближаясь, то бочком отступая назад. Мгновение, всего лишь миг, выборщик удерживал их одним лишь упорным нежеланием не отдавать ни пяди собственной земли. Он скрестил взгляд с одним из самых крупных горов. Тварь обладала рогами, которыми мог бы гордиться и олень, и зубами, которым могли бы завидовать даже самые главные уруки.

— Ты, ты выглядишь, как крутой зверь. Давай же, стань первым! — нетерпеливо крикнул владыка Холланда и, словно в насмешку, поигрывая мечом в руках.

Фыркнув, огромная зверюга атаковала.

Его меч был стар, кончик давно срезан, и орудовал он им скорее с энтузиазмом, нежели с мастерством. Побитый щит Людендорфа поднялся, парируя удар, а меч ткнулся в выступающее брюхо твари с достаточной силой, чтоб добраться до почки. Вскрикнув, зверь попятился, открывшись для следующего удара. Меч графа взметнулся, вскрыв горло зверя, и тварь рухнула, захлёбываясь собственной кровью. Стоя над подыхающим противником, Людендорф ударил в свой щит, пытаясь скрыть гримасу от боли, вспыхнувшей в руке, онемевшей от силы удара создания. От этого звука зверолюды отшатнулись. В задней части стада он услышал щелчки кнутов и рёв звериных вождей, пытавшихся восстановить дикое рвение, что ещё мгновение назад владело ордой.