Земли Ордена - Михаил Игнатов (2025)

Пересмешник не ответил, одним движением отшвырнув в сторону стол. Через миг он уже был через два кабинета от нас, на полпути к лестнице, снеся с пути ширму входа. Я только и успел, что обернуться к нему и вбить в его печать новый символ Древних.

Стоять.

Это даже не замедлило его бега.

Стоять! Вбил я в печать второй цвет, и тут же добавил третий. СТОЯТЬ!

Пересмешник замер, хрипя, на середине шага, рыкнул, опуская ногу, поднял вторую, отрывая её от пола под яростную пульсацию печати.

Я стиснул зубы и едва ли не одним мысленным мазком преобразовал его трёхцветную печать, сминая и перекраивая её в новую печать, печать, сформированную по сектантскому образцу — через отдельные кольца условия, пусть и пустые. Занято было только одно, единственным уцелевшим после трансформации символом-приказом «замри», но этого хватило, чтобы, наконец, превратить Пересмешника в статую. Хорошо, что мы не на площади проверки и никто в городе не узнает… Или узнает?

Слуга харчевни, которого Пересмешник едва не снёс вместе с ширмой, попятился со своим вином, белея на глазах. Помощник магистра крутанул головой на Пересмешника, на нас с Седым, прищурился и одним шагом оказался рядом со слугой, впившись пальцами ему в плечо.

— Вон отсюда, — отшвырнул его дальше в коридор. — Позовём, когда понадобишься. И держи язык за зубами, надеюсь, ты меня понял? Или мне пояснить, что бывает с болтливыми?

— Нет, нет-нет-нет, старший, я понимаю, как устроена жизнь, — уже не бледнея, а серея, попятился слуга харчевни.

— Надеюсь.

Едва слуга, стороной оббежав хрипящего Пересмешника, скатился вниз по лестнице, как помощник магистра повернулся ко мне:

— Уважаемый гость, мы не одни здесь.

Я мрачно кивнул. Это я знаю, возможно, получше него самого: восприятие, сосредоточенное только на этом этаже харчевни, доносит до меня и число других гостей, и их удивлённые рожи, которые они оборачивают в сторону шума, проникшего к ним извне, и то, как они поднимаются со своих мест, собираясь выглянуть из-за занавесок и ширм.

Вбил в круги печати новые символы языка Древних и рявкнул:

— Пересмешник! Ко мне и объяснись. Живо! Это приказ!

Я получше кого-либо представлявший, какую боль он сейчас испытывает, с мрачным сожалением глядел, как он техникой вернулся и впился в меня ненавидящим взглядом.

Но было не до его глупой ненависти. Я коротко приказал:

— Объясняйся.

Он прохрипел:

— Это только моё…

Я оборвал его:

— Хватит нести чушь. ОБЪЯСНИСЬ!

Пересмешник ещё вдох пытался прожечь меня взглядом, а затем как-то разом осунулся, поник, опустив плечи, а Верность над ним перестала пульсировать.

Послышался чей-то недовольный окрик:

— Эй! Что там у вас происходит? Слуга!

Помощник магистра скользнул прочь из нашего кабинета, подхватив ширму, ловко приладил её на место, и уже через вдох шагнул навстречу потревоженным соседям:

— Уважаемые, один из гостей немного перебрал, но мы уже его утихомирили. Прошу прощения за беспокойство.

— Прощения он просит. Что за обслуживание, слуга⁈ Почему я должен терпеть рядом с собой каких-то буйных пьяниц?

— Ну что вы, уважаемый гость города, зачем бросаться такими словами? Вы гость, он гость, вы уважаемый, он уважаемый. Всего лишь небольшой шум.

Удобно, когда у тебя есть человек, берущий на себя проблемы.

Пересмешник выдохнул, разом заставив меня позабыть о мелочах:

— Она моя дочь.

Если я как-то разом потерял дар речи, то Седой нет.

— Дочь? Ну у вас и семейка. И кого она убила, что её сослали сюда?

— Ты! — вскинулся Пересмешник. — Моя дочь никого… — он оборвал сам себя, повернул голову к окну и сдавленно выдохнул. — Она оказалась здесь из-за меня.

— Погоди, — немного пришёл я в себя и спросил. — Если она твоя дочь, то Кирт что, твой сын?

Пересмешник обернулся ко мне, взгляд его был растерянный и непонимающий:

— Сын?