Книга воспоминаний - Петер Надаш

И каким бы безупречным ни было наше антре, ему непременно сопутствует некое неудобство, которое высится перед нами неодолимым препятствием, замешательством, либо само наше тело, пусть даже с величайшим тщанием облаченное в самый подходящий костюм, ища свое место среди других и страшась, что может его не найти, вдруг начинает чувствовать себя неловким, некрасивым и даже уродливым, наши конечности кажутся нам слишком короткими или слишком длинными, возможно, именно потому, что нам хочется быть легкими, красивыми, привлекательными, если не сказать совершенными, и кажется, будто причина этого замешательства вовсе не в теле, а в неумело и неудачно подобранном, может быть устаревшем или, наоборот, слишком модном костюме, в слишком тесном и удушающем нас воротничке, в слишком ярком галстуке, или в слишком узкой пройме рукавов, или в залипших между ягодицами брюках, не говоря уже о сильных в подобных случаях внутренних ощущениях, от которых на лбу, под носом, на спине и под мышками выступает испарина, хрипнет голос, мокреют ладони, против надуманных светских игр начинает протестовать желудок, который громко урчит, а также кишечник, который от нервов именно в такие моменты непременно хочет освободиться от пучащих его газов; и конечно, всегда есть кто-то в компании, кто самим своим присутствием вызывает у нас раздражение, желание выразить, отбросив трезвые доводы разума, враждебное или пусть даже восторженное, но во всяком случае бурное к нему отношение, но мы вынуждены сдерживаться, точно так же как не можем позволить себе выпустить из кишечника те самые смрадные газы, ведь игра как раз в том и заключается, чтобы скрыть все естественное, но при этом с очаровательной убедительностью демонстрировать, что все вокруг просто и натурально.

Может быть, по милости режиссуры, долго копаться во всех этих неприятностях нам не приходится: мы тут же, прикрывшись улыбкой, должны начать говорить.

Ощущение, будто в прямую кишку тебе вставили довольно большую грушу, и ловкому сфинктеру ануса нужно удерживать ее, не давая ни выпасть, ни проскользнуть внутрь; так, признаюсь, я чувствую себя в обществе и убежден, что примерно так же чувствуют себя и другие: мы словно бы ощущаем присутствие друг друга нашими напряженными задницами, что, простите за откровенность, все-таки неприлично.

Когда официант в таком же зеленом фраке, что и коридорный, подвел меня к моему месту, ноги мои, казалось, приросли к полу: я был потрясен, увидев за столом тех двух дам, вместе с которыми ехал в поезде.

Но и над этим задуматься мне было некогда, потому что оба моих соседа, между которыми я оказался, уже заговорили со мной; между тем прежде чем приступить к еде, поскольку это был общий стол, я должен был бросить взгляд и на остальных, предоставив им для более пристального изучения и свое лицо, что всегда является моментом критическим.

Мужчина справа от меня, чья внешность – почти полностью седые волосы, густые черные брови, моложавая смуглая кожа, плотные усики и мрачный взгляд в обрамлении нагловатой улыбки – тут же покорила меня, хотя мне казалось, что было бы лучше, если бы он сидел не рядом, а напротив меня, спросил с несколько странным акцентом, приехал ли я вчера, во время этой кошмарной бури; поначалу я думал, что он говорит на каком-то незнакомом мне диалекте, но только когда он стал рассказывать, что из-за трехдневного шторма все жаловались на бессонницу, что естественно, ведь буря на море это совсем не то, что в горах, он по опыту знает! морской шторм делает людей раздражительными, взвинченными, просто приводит их в бешенство, мне стало понятно, что говорил он не на родном языке; в сложных фразах он неправильно согласовывал времена глаголов.