Книга воспоминаний - Петер Надаш

И теперь в голосе ее появились не лишенные жалости к себе нотки печали, той слегка ностальгической боли, которой заразило нас созерцание красоты, но она быстро подавила их, потому что в действительности ей не было жалко себя, она всегда делала то, что хотела, чего требовала от нее связанная со сценой жизнь, точнее сказать, если она и испытывала к себе какую-то жалость, то ни выразить, ни разделить ее с кем-нибудь было невозможно; поэтому она саркастически улыбнулась и, насмехаясь над своим неодолимым любопытством, все же спросила, какие сплетни распускала о ней фрау Кюнерт на этот раз.

Ее улыбка ошеломила меня, ее мелочность была неуместной в этой возвышенной обстановке, даже если она этой мелочности не скрывала, и я не хотел отвечать, тем более что выдать ей фрау Кюнерт я сейчас не мог, это спутало бы мои планы; ничего особенного, сказал я и, решив ограничиться более легкой, профессиональной стороной дела, добавил, что еще не встречал человека, который бы так примитивно представлял себе, как актер формирует роль.

Актер или конкретно я, криво усмехнувшись над моей уклончивостью, спросила она.

Актер, ответил я, вообще актер.

О нет, она вовсе не примитивна, задумчиво сказала она, при этом мне показалось, что она размышляла над моим нежеланием отвечать ей; правда, она недостаточно образованна, но, несомненно, интеллигентна и все-все понимает, сказала она, и на лицо ее снова вернулось упрямая насмешливая улыбка.

Не о том ли она говорила мне, продолжала Тея, что порою она срывается и ведет себя самым гадким образом, ведь у них с Зиглиндой достаточно близкие отношения, добавила она поясняюще, чтобы та знала все подробности о ее поведении за кулисами.

Я посмотрел на нее вопросительно, но она только кивнула, возможно, решив этим и ограничиться, и легко коснулась моей руки.

В ее жизни есть только два человека, и вообще все это несусветный бред, сказала она, и что бы она ни сделала, она всегда может вернуться к ним, и они ее от себя не отпустят.

Я знаю, сказал я.

Мы пристально всматривались друг в друга, почти так, как разглядывали до этого окрестный пейзаж, потому что я это действительно знал, и она наверняка тоже не сомневалась, что я это знаю; это был тот момент, который заставил забыть не только дипломатические ухищрения фрау Кюнерт, но и мои сентиментально-преступные замыслы, которые я пытался реализовать ради Мельхиора.

Два человеческих существа стояли перед лицом природы, дышавшей неизмеримо глубже них, и понимали друг друга; но понимали не разумом и даже не чувствами, ибо главную роль в этом понимании играло то естественное обстоятельство, которому ни умом, ни чувством мы прежде не придавали особенного значения, а именно то, что она была женщиной, а я мужчиной.

Момент этот, бывший сильнее наших способностей и намерений, говорил нам о наших природных различиях и единственной возможности полностью слиться друг с другом, и то обстоятельство, что этот момент был неподконтролен нам, привело нас обоих в чудовищное смущение.

Но она не позволила ему углубиться; быстро отняв свою легкую руку от моей руки и смешно передернув плечами, словно одновременно капитулировала и не без кокетства отодвигала меня от себя, она, теперь уже окончательно разорвав нить времени и с оставленным далеко позади городом, и даже с природой, повернулась и продолжила путь по тропинке к далекому лесу.

ТАБЛЬДОТ