Танцующий в темноте - Т. Мартин

— Разговор между твоими пальцами и чьей-то другой кожей.

Это самая важная дискуссия, которую вы когда-либо могли провести.

— Иэн Томас

Фух, я устал. Я уже расстегиваю рубашку, прежде чем добираюсь до своей комнаты.

Между разрабатыванием плана в отношении Мерфи, подготовкой к нашей следующей операции и избеганием Эмми Хайленд, я полностью уничтожен. Кровь циркулирует в венах на пределе, и давление за моими глазами на грани.

Я просрочил убийство, и мое тело чертовски хорошо это знает.

Не помогает и то, что я почти не спал больше недели из-за маленькой мышки, занявшей мою кровать. Я так и не понял, какого черта она задумала, когда я поймал ее при попытке проникнуть в подвал на прошлой неделе, но это больше не имеет значения. Обри сообщает, что она вела себя хорошо, никаких подозрений, так что к концу дня я переведу ее обратно в ее старую комнату.

Я толкаю дверь и прохожу через спальню, бросая телефон на комод и прижимая указательный и большой пальцы к вискам. Иногда кажется, что давление на меня настолько сильное, что его можно было бы рассечь ножом. Сомневаюсь, что несколько часов сна что-то изменят, но я не могу сомкнуть глаз в комнате для гостей. Сдерживаемая энергия, бурлящая во мне, угрожает заставить меня сделать что-то — или с кем-то — о чем я пожалею, если не прекращу это к чертовой матери.

Я продолжаю расстегивать рубашку, когда движение слева останавливает меня. Я оглядываюсь и вижу Эмми, стоящую посреди моей чертовой комнаты. Ее волосы собраны в пучок на одной стороне и ниспадают каскадом на талию. Шелковая комбинация облегает изгибы, едва достигая верха гладких, фарфоровых бедер.

Напряжение сжимает мои мышцы до такой степени, что становится больно. Я стискиваю челюсть, мои глаза сузились, глядя на нее, потому что, если я позволю им опуститься ниже, она из первых уст узнает причину моего воздержания.

— Разве я не объяснял тебе твоё расписание?

Она качает головой и начинает приближаться ко мне. Выражение моего лица, должно быть, заставляет ее передумать, потому что она останавливается и отступает на шаг.

— Тогда почему ты стоишь передо мной в половине десятого утра? И какого черта я раньше об этом не узнал?

Я хватаю свой телефон, готовый выговорить Обри, когда на экране высвечиваются пять пропущенных сообщений.

Обри: Небольшая ситуация с твоей служанкой, хозяин.

Обри: Она не выходит из твоей комнаты.

Обри: То есть она стоит в твоей комнате.

Обри: Я действительно надеюсь, что ты поймешь это.

Обри: Проверка раз, два, три…

Мои пальцы сжимают телефон, прежде чем я кладу его обратно. Затем вместо этого фиксирую свой взгляд на мышке.

Она сглатывает, выпячивает подбородок и бормочет:

— Я здесь, чтобы обслужить тебя.

Гребаный Иисус.

Жар вспыхивает под поверхностью моей кожи. Потирая лицо рукой, я поворачиваюсь обратно к своему комоду, стараясь контролировать движения, когда открываю средний ящик.

— Поверь, ты прислуживаешь мне, оставаясь на кухне. А теперь уходи.

— Нет.

Медленно я поворачиваюсь к ней.

— Что это было?

Она прочищает горло, но ее пылкое выражение лица не меняется.

— Нет, сэр.

Моя кровь становится горячей, ее слова будят член без моего разрешения.

Она осторожно продвигается вперед.

— Я здесь, чтобы служить тебе, и прямо сейчас…

Сокращая расстояние между нами, она тянется ко мне. Когда ее пальцы касаются частично расстегнутых пуговиц рубашки, задевая при этом обнаженную кожу, я напрягаюсь:

— Ты выглядишь так, будто мог бы использовать меня.