Затерянные в Эльдорадо - Светлана Нарватова

Когда я проснулась, меня трясло так, будто я, а не Апони, простояла несколько часов под дождем. Было и правда прохладно. Причем, как-то односторонне. Со спины. То есть сверху. Снизу было тепло. Даже горячо. Жарко. Я приоткрыла глаз и уткнулась взглядом в пятнистую поверхность рубашки. Ночью, во сне, я забралась на Уэйда, и утреннее доказательство его репродуктивной полноценности упиралось мне… Туда, в общем, куда бы оно упиралось, находись владелец в бодрствующем состоянии. Но хозяин спал, запрокинув голову, и храпел, как французский бульдог после обеда.

В зыбком сером мареве зарождающегося утра лица просматривались нечетко. За время нашего путешествия Брай оброс щетиной. Впрочем, остальные мужчины тоже. Сильнее всех «ощетинился» колумбиец. Горячая кровь подогревала латиноамериканские корни черных волос, и они пёрли наружу как на дрожжах. Футболист (если он футболист на самом деле) сейчас походил на обезьяну. Внешняя форма и внутреннее содержание пришли к консенсусу.

У Эндрю волосы пробились в основном под носом и на подбородке, образуя недоразвитую эспаньолку. Спящий американец, криворукий мямля, в сумраке раннего утра выглядел криминальным авторитетом. И бандита в хижине он как-то вырубил. Я совершенно не заметила, когда и как. Споткнулся? Эндрю, в смысле. Или второй бандит оказался таким же лузером культяпистым, что и наш американец, и сам упал на ровном месте? Но машину Додсон завел. Сам. Без помощи невменяемого Отавиу. Может, ему помогла бредовая лекция колумбийца, хотя я потеряла нить повествования на второй минуте. Или не всё просто, когда речь идет о Додсоне…

А Брайану щетина шла, добавляя в образ рафинированного аристократа здоровой брутальности.

Подлецу всё к лицу.

Я в хорошем смысле этого слова.

Он действительно молодец. Ему, главное, показать цель. И неважно, достижимая она или нет. Он настигнет и овладеет. И жаль тех бедолаг, которых судьба поставит на его пути. Мне у него на пути стоять точно не улыбалось. Я осторожно спустилась с Брайана на землю.

Мне с ним вообще не по пути.

Ему в Англию, мне – на материк. Он будет жить в помпезном загородном поместье, с лисьими охотами и закрытыми клубами, а я – в съемной студии пятнадцатого округа, с привидениями мушкетеров и богемной тусовкой.

Нам в разные стороны.

От этого становилось печально. Пожалуй, никогда я не чувствовала себя настолько защищенной, как в этом опасном приключении.

Я вздохнула.

Образы Дня Прощания теснились в сознании, и их неукротимо рвало на бумагу. Я быстро пробежалась до ближайших кусточков, взбодрилась на короткой дистанции, натащила хвороста для будущего костра и уселась сверху. Ведьма я или кто?

Карандаш привычно скользил по гладкой белой поверхности, рождая пугающие образы. Мертвецы в богатых уборах дались мне легко. Пока я глядела на них глазами Апони, я видела только блеск золота. Закончив рисунки, я посмотрела на скукоженные в позе эмбрионов мумии глазами цивилизованного человека. И содрогнулась. Странно, что образы умерщвленных наложниц и старшей жены совершенно не отложились в памяти. Видимо, юной индианке не было до них никакого дела. Забавно. Апони так возмущалась несправедливостью мира по отношению к ней, но с легкостью приняла смерть тех, с кем жила столько лет бок о бок в женской хижине. Правильно. Любая жизнь имеет ценность. Кроме чужой.

Много времени ушло на то, чтобы зарисовать скалу, Матхотопа на ней и клокочущие, мутные воды реки – внизу. Потом я взялась за Апони, внезапно повзрослевшую, но с детской надеждой на дне глаз. Я заканчивала обрюзгшего Вичаше и похожего на шакала Сеуоти с заискивающим взглядом, когда со стороны кукурузного поля послышались встревоженные голоса.

– Да здесь я, здесь, – буркнула я недовольно.

Послышался треск ломающихся стеблей. Вот так и появляются агроглифы, которые потом принимают за знаки внеземных цивилизаций.