Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии - Генри Марш (2017)

Дев оперировал восьмилетнего мальчика с большой опухолью мозга, и я с готовностью вызвался помочь, но вскоре пожалел об этом. С первых же минут опухоль начала сильно кровоточить: от нее вели крупные артериализованные вены, из которых интенсивно хлестала кровь, что мешало управляться диатермическими щипцами. Я вспотел. Когда возникают опасения, что пациент может умереть от потери крови, хирург полагается на тесное сотрудничество с анестезиологом. Проблема в том, что здешний анестезиолог не говорила по-английски, да и в принципе отличалась неразговорчивостью.

Пока я боролся за жизнь ребенка, стараясь не дать ему умереть от потери крови, мне пришло в голову, что вряд ли у меня получится обучить местных ординаторов проведению подобных операций. Ну не могу я пассивно смотреть, как они неумело и неловко орудуют хирургическими инструментами, ставя под угрозу жизнь пациента. Легко понять, почему практикантам — чтобы они научились самостоятельно работать на собственном, порой горьком, опыте — так часто разрешают оперировать бедных, обездоленных людей, которые вряд будут жаловаться, случись что не так.

Во всех странах, где мне довелось побывать, богатые влиятельные люди делают все, чтобы не стать учебным пособием для начинающих медиков.

В Судане, Непале и многих других бедных странах количество частных медицинских кабинетов и клиник в последние годы растет взрывными темпами. Профессиональные ассоциации, в основном организованные по старой британской модели, оттеснены на второй план, а профессиональные стандарты пребывают в упадке. Медицина и деньги всегда шли рука об руку, ведь что может быть ценнее для человека, чем его здоровье? К сожалению, пациенты беззащитны перед болезнью и легко внушаемы — как из-за незнания, так и из-за страха, — а врачи и другие медработники частенько поддаются жажде наживы. Да, у системы общественного здравоохранения, как ее принято называть в Америке, много недостатков. Она медлительна и неповоротлива из-за бюрократических проволочек, пациенты воспринимаются не более чем безликие детали на конвейерной ленте, а персонал не заинтересован в вежливом и тактичном поведении. Да и материальных ресурсов нередко не хватает. И вместе с тем все перечисленные недостатки запросто можно победить, если соблюдать высокие моральные и профессиональные стандарты и поддерживать равновесие между клинической свободой и административным контролем, а также при условии, что у политиков хватает смелости увеличить налоги.

Любые недостатки общественного здравоохранения меркнут на фоне расточительности, предвзятости, лживости и стремления к избыточному лечению, которые свойственны частной медицинской практике, построенной на принципах коммерческой конкуренции.

Дев сменил меня в операционной, а я пошел перекусить. К тому времени худшее осталось позади: кровотечение почти прекратилось — но меня порадовала возможность устроить перерыв и отдохнуть прямо посреди операции. Я в очередной раз попытался представить, каково это — на протяжении тридцати лет день за днем работать в одиночку, когда некому тебе помочь, да еще и чуть ли не каждую ночь выезжать по вызову.

На следующее утро я заглянул в отделение интенсивной терапии: мальчик уже пришел в сознание. Он плакал, но поначалу мне показалось, что все хорошо. Однако что-то не давало мне покоя: глаза ребенка были открыты, но взгляд блуждал, ни на чем не фокусируясь. Сперва я этого не заметил, но затем, осмотрев другого пациента, вновь вернулся к мальчику и понял, что он ничего не видит.

— Какое у него было зрение до операции? — спросил я Дева.

— Плохое.

— Должно быть, развился сильный отек диска зрительного нерва из-за гидроцефалии, — предположил я. — Некоторые пациенты в подобных случаях действительно слепнут после операции.

В тот же день, ближе к вечеру, Дев поговорил с матерью мальчика.

— Она сказала, что со зрением у него все было очень плохо.