Призвание. О выборе, долге и нейрохирургии - Генри Марш (2017)

По мере того как я взрослел, мистические переживания поблекли, а затем и вовсе покинули меня, возможно вытесненные сексуальным желанием и возбуждением. В то время как мои сокурсники ходили на вечеринки и учились целоваться с девушками, я сидел в своей комнате на верхнем этаже огромного дома в Клэпхеме и взахлеб читал книги. Я вел дневник, который через несколько лет уничтожил в приступе смущения и стыда. Сейчас я жалею об этом: полагаю, многие проблемы, которые не дают мне покоя на пороге старости, беспокоили меня уже в те годы, когда я только начинал искать смысл жизни. К тому же сегодня меня наверняка позабавило бы то, каким наивным я был в юности и насколько серьезно принимал себя.

Отец порекомендовал мне много книг, начиная с Рэймонда Чандлера и заканчивая работой Карла Поппера «Открытое общество и его враги», которая, как мне кажется, существенно повлияла на мою жизнь. Поппер научил меня подвергать сомнению неоспоримость власти, а также тому, что моральный долг человека — бороться со страданиями путем «поэтапной социальной инженерии», а не с помощью четко спланированной схемы действий, порождаемой той или иной идеологией. Такой подход, безусловно, не противоречил христианской этике и вере в социальную справедливость, которые привили мне родители, и не отрицал важности доказательной базы, что я усвоил, будучи медиком. С другой стороны, врачам за работу платят — причем весьма неплохо, и им ничего не остается, кроме как помогать людям (за исключением случаев, когда помочь невозможно).

Выполнение наших обязанностей не требует от нас дополнительных моральных усилий. Из-за этого мы легко впадаем в грех самодовольства — худший из грехов, которые может совершить врач.

Этическая сложность работы врача состоит в том, чтобы относиться к пациентам так, как мы хотели бы, чтобы относились к нам, но при этом уравновешивать профессиональный подход и доброту эмоциональной отчужденностью, без которой медику не обойтись. Поиск золотой середины между состраданием и профессиональной отчужденностью и является первостепенной задачей для любого врача. Решить ее очень непросто — и сложнее всего, когда имеешь дело с нескончаемой чередой пациентов, которым зачастую не в силах помочь.

Поработав некоторое время санитаром, я решил стать хирургом. Я вернулся в Оксфорд, чтобы завершить обучение и попробовать затем поступить на медицинский факультет. Вскоре после возвращения в Лондон мне представилась первая в жизни возможность совершить половой акт (с милейшей девушкой из Лестера, которая сжалилась надо мной), но я потерпел неудачу. Это лишь усугубило мой внутренний кризис. Я начал страдать от навязчивых мыслей и принялся выискивать всевозможные удивительные связи между абсолютно несовместимыми вещами. Поначалу это вдохновляло меня, но постепенно начало пугать. Вертевшиеся в голове мысли выходили из-под контроля, и чувство исключительного понимания всех тайн мироздания сменилось страхом, ощущением присутствия рядом со мной некой злой сущности.

Теперь я понимаю, что какая-то часть меня пыталась через страх воззвать к помощи. (Любопытно отметить, что существует разновидность лимбической эпилепсии, при которой люди ощущают присутствие не Бога, а зла.) По совету друга — еще одного человека, перед которым я в неоплатном долгу, — я обратился к психиатру. К тому самому, которого я, несмотря на все отцовские уговоры, отказался посещать годом ранее, после того как бросил учебу. Меня ненадолго положили в психиатрическую больницу.

Меня поместили в отдельную палату, и первую ночь в больнице я провел, чувствуя себя глубоко несчастным и напряженным. Ко мне заглянула дружелюбная медсестра родом из Вест-Индии и спросила, не хочу ли я выпить снотворное.

— Нет, мне это не нужно, — наотрез отказался я, тут же заняв оборонительную позицию.

— Ладно. Меня зовут Шарли, и если вы передумаете, то я буду в конце коридора, — улыбнулась она.