Итак, детские слезы не оставили от моей отчужденности камня на камне. Я подумал: а вдруг мы с Девом ошибаемся? Я сфотографировал на смартфон снимок мозга и отправил по электронной почте на другой конец света — коллеге, специализирующемуся на подобных проблемах. Он ответил через полчаса: по его мнению, операция была возможна и, кроме того, довольно проста.

Я показал письмо Деву.

— Ну разве не чудесная вещь этот Интернет?! — воскликнул я. — Можно в считаные минуты получить консультацию у первоклассного специалиста.

— Надо бы позвать девочку и переговорить с родителями, — ответил он, но их уже и след простыл.

* * *

Пока пациенты приходят и уходят, на улице темнеет. Предгорья Гималаев на горизонте скрываются из виду. Зазубренные листья бананового дерева, растущего на рисовом поле рядом с больницей, начинают дрожать и ударяться друг о друга на ветру. Стайка мелких птиц взметнулась в воздух, словно горсть листьев, и тут же растворилась в небесах. Окна в кабинете для приема амбулаторных больных открыты — комнату наполняет упоительный запах мокрой земли, а лежащие передо мной истории болезни сметает со стола порывом ветра. Электричество то и дело пропадает, и на несколько минут комната погружается во тьму. Прямо над головой раздается раскат грома, эхо от которого разносится по округе.

— Пациент — мужчина шестидесяти пяти лет, у него немеют пальцы рук.

На МРТ видно, что нервный корешок у шестого шейного позвонка защемлен.

— Симптомы сильно его беспокоят?

— Они мешают ему лазать по деревьям и доить буйволиц, сэр.

В итоге решаем продолжить консервативное лечение.

— А вот вообще не наш пациент, сэр. Отец принес снимок. Его двухмесячная дочь лежит в другой больнице. Ей диагностировали бактериальный менингоэнцефалит. У ребенка припадки, в крови обнаружены энтеробактерии. Рекомендован трехнедельный курс антибиотиков внутривенно. Отец хочет узнать, правильное ли назначили лечение.

Снимок КТ ужасного качества, и по нему сложно что-либо понять, но похоже на то, что у ребенка серьезно поврежден мозг.

— Он хочет знать, стоит ли тратить деньги на лечение ребенка.

— А сколько у него еще детей?

— Трое, сэр.

Потом, однако, выяснилось, что двое из них уже умерли.

Я долго всматриваюсь в снимок, не зная, что порекомендовать.

— Думаю, нужно сделать МРТ, — в итоге говорю я. — Если подтвердится серьезное повреждение мозга, то, наверное, будет гуманнее позволить ребенку умереть.

Джаман, прекрасный молодой врач, переводит мои слова отцу, а потом сообщает:

— У него нет денег на МРТ.

— Ну тогда все усложняется.

После этого Джаман и еще один врач долго беседовали с отцом, уже без меня. Не знаю, о чем они договорились, но перед уходом мужчина очень вежливо сказал мне: «Намасте».

— Пациент — женщина сорока лет. Двадцать лет ее мучают головные боли, сэр.

У меня сжимается сердце.

— Расскажите мне подробнее о ее симптомах.

Мы обсуждаем этот вопрос еще несколько минут. Выясняется, что пациентка успела перепробовать неимоверное количество всевозможных лекарств.

— У нее панические атаки, от которых ей помогает диазепам, сэр.

Я читаю короткую лекцию о вреде диазепама и о том, что у миллионов домохозяек в Америке и Европе выработалась зависимость от него. Сложно понять, что можно предложить пациентке.

— Вам известно слово «предрассудок»?

— Да, сэр.

— Так вот, есть ли в Непале предрассудки относительно психиатров?

— Да, сэр, есть.

— Предложите ей обратиться к психиатру. Кстати, пациенты начинают лучше относиться к такой рекомендации, когда узнают, что я и сам лечился у психиатра. Он оказал мне неоценимую помощь.

Они быстро обмениваются парой фраз на непальском.

— Она хочет, чтобы ей сделали МРТ, сэр.

— Она впустую потратит деньги.

— Но она живет в Непалгандже.

— Это далеко?

— Два дня по ужасной дороге.