Алмаз раджи, Собрание сочинений - Стивенсон Роберт Льюис (2014)

Арос – дикий и скалистый островок, весь в каменных россыпях, поросших вереском и папоротником. Мой путь лежал с севера на юг через самый высокий холм, и хотя расстояние не превышало двух миль, усилий и времени потребовалось больше, чем на переход в четыре мили по ровной дороге. Добравшись до вершины, я остановился. Высота была сравнительно небольшой, около трехсот футов, но все же холм этот располагался гораздо выше прилегающих к морю равнин мыса Росс, и с него открывался великолепный вид на море и близлежащие острова. Солнце поднялось уже довольно высоко и жгло мне затылок, воздух был неподвижен, как перед грозой, хотя и совершенно чист и прозрачен. Далеко на северо-западе, где острова лежали особенно близко друг к другу, с полдюжины мелких рваных тучек, цепляясь одна за другую, растянулись караваном, а верхушку Бэн-Кьоу окутывал плотный покров тумана.

Погода таила в себе некую угрозу. Правда, море было гладким, Гребень казался едва приметной трещиной на этом зеркале, и даже Веселые Ребята казались всего лишь хлопьями пены. Но мои глаз и ухо, давно сроднившиеся с этими местами, улавливали некое движение под этой зеркальной гладью, а едва уловимые всплески прибоя звучали, словно протяжные вздохи. Тот же Гребень, несмотря на видимое спокойствие, казалось, замышляет недоброе; а надо вам знать, что мы, жители побережья, приписывали этому детищу морских прибоев роль безошибочного предсказателя прихотей погоды.

Я прибавил шагу и вскоре спустился со склона Ароса к той части острова, которая зовется Песчаной бухтой. Она довольно велика, если принять во внимание малые размеры самого острова, и прекрасно защищена от всех ветров, кроме преобладающего здесь ветра, дующего с моря. С западной стороны она мелководна и опоясана невысокими холмами, с восточной ее глубина довольно велика, в особенности там, где в воду отвесной стеной обрывается гряда высоких утесов. Именно туда в определенный час прилива направляется сильное течение, проникающее из открытого моря в бухту. А еще немного позднее, когда волны на Гребне начинают вздыматься выше, в глубине образуется могучее обратное течение, рвущееся к выходу из бухты; именно оно, думается мне, и способствовало образованию в этом месте столь глубокой впадины. Из Песчаной бухты не видно ничего, кроме кусочка горизонта, а в непогоду – высоко вздымающихся зеленых валов, обрушивающихся на подводные скалы.

На полдороге я увидел обломки судна, потерпевшего здесь крушение в феврале. Это был довольно большой бриг; переломившись почти пополам, он лежал на отмели среди дюн. Туда я и направился, но на краю торфяного болотца, граничившего с песками, мой взгляд привлекла небольшая площадка, расчищенная от папоротника и вереска, на которой возвышался продолговатый холмик, подобный тем, какие мы привыкли видеть на кладбищах. Я застыл, словно громом пораженный. Вчера никто ни словом не обмолвился о каком-либо покойнике или о похоронах, состоявшихся на острове. И старик Рори, и Мэри, и дядя Гордон умолчали об этом. Мэри, положим, и сама ничего не знала, я в этом был уверен, – но тут, прямо у меня перед глазами, находилось неопровержимое доказательство этого факта – могила! Я невольно спросил себя – что за человек здесь лежит? Как попал он сюда и почему уснул вечным сном в этой одинокой могиле, где, всеми покинутый и забытый, будет ждать зова трубы архангела в день Страшного суда?

Я не находил иного ответа, кроме того, который страшил меня. Несомненно, это был потерпевший крушение, может быть, занесенный сюда, как и погибшие моряки испанской Армады, из какой-нибудь заморской страны, а может, и мой соплеменник, погибший у самого порога родного дома!