Алмаз раджи, Собрание сочинений - Стивенсон Роберт Льюис (2014)

Теперь мы продвигались вперед без труда и без забот. Погружать весло то справа, то слева под надлежащим углом, смотреть вдоль реки, стряхивать воду, которая скопилась на закрытом фартуком носу байдарки, прищуривать глаза, когда солнце слишком уж ярко искрится на воде, время от времени проскальзывать под буксирным канатом «Део Грациас» из Конде или «Четырех сыновей Эймона» – на это не требуется особого искусства. Мышцы проделывали все это в полудремоте, а мозг в то же время предавался отдыху. Характер пейзажа мы постигали с одного взгляда и краешком глаза успевали заметить рыболовов в синих блузах или прачек, полощущих белье. Временами мы наполовину просыпались при виде колокольни, церкви, выскочившей из воды рыбы или обмотавшейся вокруг весла пряди речной травы, которую нужно было снять и бросить в воду.

Но и эти мгновения бодрствования были таковыми лишь наполовину – начинала действовать несколько большая часть нашего существа, но целиком мы ни разу так и не проснулись. Центральное нервное бюро, которое мы почему-то называем своей личностью, наслаждалось безмятежным отдыхом, словно департамент какого-нибудь министерства. Колеса разума лениво поворачивались в голове, словно жернова, не перемалывающие никакого зерна. Я по полчаса кряду считал всплески своего весла и неизменно забывал, какую именно сотню отсчитываю. Льщу себя мыслью, что ни одно живое существо не способно похвастать более низкой формой сознания. Но какое это было удовольствие! Какое веселое, покладистое настроение оно порождало! Человек, достигший этого единственно возможного в жизни апофеоза – апофеоза бездумности, становится чист душой и чувствует себя полным достоинства и долговечным, как дерево.

Эту глубокую рассеянность сопровождало странное метафизическое явление. Помимо воли меня занимало то, что философы называют «я» и «не я». Во мне было меньше «я» и больше «не я», чем обычно. Я смотрел, как кто-то другой работает веслом; замечал, что чья-то, а не моя нога опирается на упор. Мое собственное тело, казалось мне, имеет ко мне не больше отношения, чем байдарка или река, или берега реки. Что-то в моем уме, независимое от моего мозга, какая-то область моего собственного «я» сбросила с себя узы и освободилась или же освободила кого-то, работающего веслом. Я сжался, превратился в крошечное существо в дальнем уголке себя самого. Я уединился в своей собственной оболочке. Мысли являлись сами по себе; это были не мои мысли, и я следил за ними, как за деталями пейзажа. Словом, полагаю, что я был настолько близок к нирване, насколько это возможно в практической жизни; и если это так, то от души поздравляю буддистов. Это весьма приятное состояние, правда, несовместимое с напряженной умственной деятельностью, не слишком доходное в денежном выражении, зато абсолютно безмятежное, золотое и ленивое – и находящийся в нем человек неуязвим для тревог. Изобразить подобное состояние можно, представив себе человека мертвецки напившегося, но вместе с тем трезво наслаждающегося собственным опьянением. Я думаю, что землепашцы, работающие в полях, проводят большую часть своих дней в этом восторженном оцепенении, которым и объясняются их спокойствие и выносливость. Зачем тратиться на опиум, когда можно даром обрести сущий рай?