Стреляющие камни - Александр Щелоков (2007)

— Нахал ты, братец! — Деев громко засмеялся. — Таких наглецов, признаюсь, встречал редко.

— И не встретишь, — серьезно ответил Прасол. — У военных давно отбили уверенность и самостоятельность. «Чего прикажете-с», — вот ваш девиз.

Вернувшись из гарнизона, Прасол доложил об успехе предприятия Шаркову весьма коротко:

— С братцем я договорился. Начинаем подготовку операции.

Майору очень хотелось узнать подробности переговоров, но тайны, особенно семейные, выспрашивать неприлично. Расскажет Прасол сам — хорошо, не расскажет… Он не рассказал, а сразу перешел к делу:

— Мне потребуется три-четыре офицера. Смелых, решительных, боевых. Только не от Деева.

— В десантной дивизии есть заштатный резерв, — предложил Шарков. — Одни представлены на увольнение, другие ждут должностей. Такие тебя устроят?

— Надо посмотреть людей. Это не проблема?

— И комдива, Лисова, и кадровика майора Червякова я хорошо знаю.

— Червяков? Знакомая фамилия.

— Его отец генерал-полковник — служит в Москве, в Арбатском военном округе…

— Припоминаю. А сын?

— О, мальчик он колоритный. Безбожно пил. Потом лечился. Теперь примерно служит и блюдет чужую нравственность.

— Придется знакомиться.

Майор Червяков выглядел щеголем. Трудно сказать, как он успел обернуться, но к тому времени только три человека в дивизии — генерал-комдив, полковник — начальник тыла и майор-кадровик — носили новенькую российскую военную форму, возвышавшую их над остальными офицерами куда заметней, нежели размеры и число звездочек на погонах. Всем другим офицерам, как это водится в русской армии, приходилось донашивать тертые-перетертые в трудах и ученье обноски.

Положив руку на стопку личных дел, майор доложил Прасолу:

— Вот список тех, кого в ближайшее время представим на увольнение в запас. А этих — на выдвижение…

Червяков говорил тоном, каким во времена давние суровые люди в форме, возвышавшей их над остальными, докладывали своим начальникам: «Вот списки тех, кого нынешней ночью надо взять, а вот — которых надо пустить в расход». Что поделаешь, тон и интонации чиновников мало зависят от определения, которое себе присваивает государство — «демократия» или «диктатура». Все определяется только тем, сколько прав власть от своего имени предоставляет сидящим за столами бюрократам.

Пробежав глазами списки, которые подал майор, Прасол сказал:

— Начнем с увольняемых. Давайте старшего лейтенанта Пермякова.

По вызову в кабинет вошел офицер. Подтянутый, крепкий, с обветренным лицом и мозолистыми руками. Вскинул руку к пилотке:

— Старший лейтенант Пермяков.

— Садитесь, — предложил Прасол и указал на стул.

— Может, не надо? — возразил офицер. — Вряд ли моя кандидатура вас заинтересует. Я нежелательный элемент, товарищ полковник.

Старший лейтенант смотрел Прасолу прямо в глаза, и уголки его рта кривила ехидная улыбка.

— В дивизии, — с необъяснимой поспешностью вступил в разговор Червяков, — формировалась специальная группа для миротворческой службы в Абхазии. Старшему лейтенанту Пермякову было предложено место, он категорически отказался…

— Спасибо, товарищ майор, — прервал его Прасол и посмотрел на Пермякова в упор. — Струсили или что?

Старший лейтенант напрягся, непроизвольно сжал кулаки, сверкнул глазами.

— Я бы, товарищ полковник, в ответ мог просто выйти и хлопнуть дверью. У вас в столице иные взгляды на все. Разве не так?

— Может быть, — миролюбиво согласился Прасол.