Из Талании, из-под их юрисдикции, из-под правосудия, которого он заслуживал.

Гален ни на секунду не сомневался, что они видели его отца не в последний раз, но энергия каждого была направлена на более насущные проблемы, которые продолжали всплывать. Он обдумал слова Мэг.

— Это не значит, что придётся перенастраиваться.

— В самом деле? Потому что никому больше не приходится перестраиваться. Я — слабое звено.

— Нет, — он сел и обхватил её лицо руками. — Ты лучше, чем этот отстой с жалостью к себе. Ты чертовски хорошо знаешь, что я тоже борюсь. Чёрт возьми, Тео тоже борется, хотя он слишком горд, чтобы признать это. Это было нелегко ни для кого из нас.

Мэг смерила его взглядом.

— Откуда мне это знать, Гален? Мы больше почти не разговариваем. Мы суетимся, мечемся и трахаемся до тех пор, пока не перестаём чётко видеть, а потом споласкиваемся и повторяем на следующий день.

Это было хуже, чем он предполагал.

Лжец. Ты точно знал, насколько всё плохо. Ты просто не хотел смотреть правде в глаза.

Тео знал бы, что сказать, чтобы успокоить страхи Мэг. Тео, этот засранец, всегда знал, что сказать. Это не было даром, которым обладал Гален. У него не было нежных слов или заверений. У него была только суровая правда.

— Вернувшись сюда, я чувствую себя так, словно снова оказался в доме своего детства.

Мэг застыла, как будто только что вышла на поляну и заметила волка, крадущегося между деревьями. Она открыла рот, казалось, передумала и, наконец, сказала:

— Ох?

Чёрт, в этом тоже была его вина. Гален не рассказывал о своём детстве. Тео знал все подробности — он был там во время последствий, ночных кошмаров и всего того дерьма, через которое прошёл Гален, прежде чем взял себя в руки, — но он не говорил об этом с Мэг иначе, как в общих чертах. Не о шрамах. Не о своём отце. Не о том, какой хреновой была его реальность.

Он также не хотел говорить об этом сейчас.

Слишком поздно. Он запустил пальцы в волосы Мэг, убирая их с её лица. Они были слишком близко, слишком интимно, её большие карие глаза угрожали обнажить его истерзанную душу, но, если он сейчас отпустит её, она воспримет это как отказ.

— С тех пор, как я переехал во дворец, когда мне было шестнадцать, для меня была определена роль. Тео нужен был кто-то, кто прикрывал бы его спину, кому он мог доверять, и я был этим кем-то. Я всегда намеревался стать его начальником службы безопасности, и даже когда мы боролись за то, чтобы вызволить его из ссылки, таков был план. Как глава службы безопасности, никто не ожидал, что я буду играть в политику или подбирать слова, — он был просто самим собой, личностью, полностью оторванной от предательской истории своих родителей.

— Теперь у тебя нет такого выбора.

— Теперь у меня нет такого выбора, — согласился он. — Это как носить слишком тесную куртку. Я не могу дышать. И каждый раз, когда я думаю о том, насколько, должно быть, счастлив мой придурок-отец, чтобы иметь Микоса в качестве консорта, у меня в голове всё переворачивается. Это не то, кто я есть.

— То, что мы делаем ради любви, да? — Мэг грустно улыбнулась. — Это «долго и счастливо» оказалось сложнее, чем я могла бы предположить.

Гален нежно поцеловал её в лоб.

— Всё наладится. Все семьи вернутся в свои поместья на лето, так что это будет долгожданным облегчением. — Пластырь. Это было всё, что он мог предложить в качестве утешения, и этого было далеко не достаточно. — Мы разберёмся с этим, детка. Просто потерпи ещё немного.

— Я не сдаюсь. Дело не в этом. Я просто… Я так устала, Гален. И конца этому не видно.

— Я знаю, — он взглянул на часы и выругался. — Нам лучше подготовиться.

— Да, — судя по голосу, она была взволнована не больше, чем он сам, но Мэг слезла с него и прошлёпала в ванную.