Лучшим из нас больнее всего.

— Erin Van Vuren

(Четырнадцать лет)

Розовый. Синий. Розовый. Белый.

Иисус.

Сколько подушек нужно одному маленькому ребенку?

У меня болит задница от долгого сидения в одной и той же позе на цементе, одна нога согнута, правая рука перекинута через нее. Но у Катерины намечается еще одно собеседование, и я бы предпочел смотреть, как ее крошечный клон укладывает подушки, чем еще секунду слушать голос этой женщины.

София подходит к своей койке, берет последнюю подушку — снова розовую — и волочит ее по цементу, затем прислоняет к железным прутьям вместе с остальными. Я чешу подбородок, гадая, какого черта она делает, когда она садится на землю прямо за ними.

Прищурившись, я перевожу взгляд с нее на рабочий стол рядом с нами, затем обратно. Она построила гребаную стену. Я имею в виду, что штука маленькая — пять подушек могут быть только такого размера, — но для пяти-или-шестилетнего ребенка это великолепно. Идеально закрывает рабочий стол от ее взгляда.

Она пробыла здесь достаточно долго, чтобы почувствовать, когда собеседование подходит к концу.

И мы все знаем, что будет дальше.

Выдыхая, я прислоняю голову к стене. Прошли месяцы, а маленькая девочка до сих пор никому не сказала ни слова. Но я многому научился, проводя каждый день и ночь напротив нее. У нее ровно три платья, все белые, все рваные, с маленькими дырочками, иногда внизу свисают завязки. Ее босые ноги грязные, как и у всех нас, а волосы растрепанны, пора мыться. По крайней мере, я предполагаю, что она принимает ванну.

Каждого из нас раз в месяц поливают из шланга на пять минут — по крайней мере, тех из нас, кто выдерживает это достаточно долго, — но София исчезает на полдня каждый месяц и всегда возвращается чистой.

Лязг металла поворачивает мою голову вправо. Дородный, лысый парень, который моет нас из шланга, здесь, он отрывает заплаканного подростка от рабочего стола.

— Ч-что… т-ты отпускаешь меня? — дрожащий голос девушки полон такой надежды, что разрывает мне грудь на части.

Она понятия не имеет.

Катерина проводит ладонью по худенькой руке девушки.

— О, дорогая. Наши энергии просто не совсем совпадают. Мой долг как твоего рассказчика — убедиться, что мы вдохновляем друг друга, понимаешь? У меня проблемы с получением от тебя этой связи.

Она переводит дыхание и ободряюще улыбается.

— У нас есть другие, более подходящие возможности для такой хорошенькой девушки, как ты.

Изо рта подростка вырывается крик, но Лысый зажимает ей губы рукой и тащит к выходу.

Катерина останавливает его у двери.

— Отправь ее к Мерфи для перераспределения и принеси мне другой ящик. Может быть, мальчика? Кто-то, у кого достаточно энергии, чтобы вытащить меня из этого ужасного кризиса и выполнить наши отставшие заказы.

Дверь закрывается, и в комнате становится тихо.

Мой пульс учащается, дыхание сбивается, когда она поворачивается к Софии. Это не те чувства, с которыми я привык иметь дело в реальном мире — неловкость, беспокойство, беспомощность. Я был сам по себе с восьми лет, когда моя мама исчезла, пока я воровал еду, а до этого мы жили вместе на улице. Я очень быстро все понял. Эмоции, хорошие и плохие, ни к чему тебя не приведут — если тебе повезет. Убьют, если нет. Не доверяй никому, кроме себя, не заботься ни о ком, кроме себя.

Просто.

Даже в этой комнате, с криками незнакомцев и ярким светом, постоянно бьющим мне в голову, другие в ящиках по соседству не так уж сильно отличаются от меня: самоучка заботиться о себе. Выживает.

Мы более взрослые, чем кто-либо из здешних "настоящих" взрослых.

Однако София не похожа на нас. Она слишком молода. Слишком невинна. Достаточно чиста, чтобы быть сформированной.