Танцующий в темноте - Т. Мартин

У меня сводит костяшки пальцев, когда Катерина подходит к клетке Софии. Она открывает ее, затем садится на корточки и наклоняет голову.

— Детка, сколько раз я должна тебе повторять?

Она тянется вперед, берет каждую подушку одну за другой и кладет их за решетку.

— Это полезно для тебя. Смерть — это прекрасная вещь, и ее нужно исполнить таким образом, чтобы отдать ей должное.

София сглатывает, но это единственный звук, который она издает.

— Ты поймешь, когда станешь старше, будешь работать за собственным столом.

Катерина поднимает указательный палец и игриво касается носа дочери, и от этого у меня сводит живот. Как будто она думает, что она мама года или что-то в этом роде.

Она встает и берет свою сумочку со стола, затем возвращается к Софии. Мои ноздри раздуваются, когда она вытаскивает наручники во второй раз на этой неделе, и маленькое тело Софии напрягается. Катерина, не теряя времени, наматывает эти штуковины на одну из перекладин, а затем на запястья дочери.

Мое рычание выходит тихим. Голова Катерины резко поворачивается ко мне.

— Что? — я тихо рычу со своего места на земле, мои глаза прикованы к ее. — Держать собственного ребенка в клетке для тебя недостаточно жестоко?

В глазах Катерины что-то вспыхивает — интерес? — и она поворачивается обратно к дочери. Она чмокает ее в щеку.

— Ты поблагодаришь меня за это позже, малышка, когда станешь самостоятельной.

Через секунду она отталкивается от земли, запирает клетку и направляется ко мне. Она останавливается в метре от меня и достает блокнот из переднего кармана своего черного платья, затем переводит взгляд с меня на блокнот, что-то записывая.

Я прищуриваю глаза. От мамы года до дипломированного психолога.

— Ты знаешь, это настоящий прорыв, — бормочет она.

Скрежет ручки по бумаге отдается в ушах.

— Я наблюдала за тобой с ней, и я думаю, что мы действительно к чему-то пришли.

Наконец, каракули прекращаются. Она смотрит на меня своими голубыми глазами, и когда они смягчаются, у меня мурашки бегут по коже.

— Мой милый питомец. Я знала, что была права насчет тебя. В этом есть что-то неподдельное. Уязвимость. Страсть.

Стиснув зубы, я отвожу взгляд, чтобы посмотреть на пустую стену слева от меня. Она ядовита, как и ее слова. Она ни хрена обо мне не знает. И никогда не узнает.

Дверь в студию со скрипом открывается, и я не отрываю взгляда от стены, но краем глаза слежу за ее движениями. Раздается глухой удар о землю, когда с погрузчика спускают новый ящик, затем Лысый открывает его.

Каждый раз одна и та же процедура.

— Привет, — мило говорит Катерина. — Где твоя визитка с именем?

— Здесь ее нет, — ворчит Лысый. — Был на улицах практически с пеленок. Никто не знает его имени. Даже он сам.

— Это так? — она на мгновение замолкает. — Приблизительный возраст?

— А, этот? Может быть, пятнадцать.

— Этому шестнадцать.

Мой взгляд останавливается на новеньком парне. Он тощий, грязный, как и все мы. Его светлые волосы кажутся почти каштановыми, скулы впалые, нос заостренный. Он все еще сидит в ящике, выглядывая сквозь жесткие прутья, что странно, потому что большинство из них выскакивают в ту же секунду, как его открывают. Что еще более странно, он выглядит так же непринужденно, как и я, — откинувшись назад, почти расслабленно.

Кто, черт возьми, этот парень?

— Следи за своим чертовым…

— Тише, Майки.

Катерина протягивает парню руку, и он берет ее, позволяя ей поднять себя на ноги. Она наклоняет голову.

— Ты не из застенчивых, не так ли?

Его бровь приподнимается, и он оглядывает комнату. Его взгляд останавливается на рабочем столе. Ограничители. Серебряный поднос с единственной иглой.

— Не такой уж застенчивый.

Мои губы подергиваются, но когда Катерина хихикает, этот нервирующий звук стирает с моего лица любое выражение.