Сплит (ЛП) - Дж. Солсбери

— Она отказывала нам в еде.

Ее лицо искажается от отвращения.

— Она морила голодом своих детей? В наказание?

Я вздрагиваю от гнева в ее голосе.

— Прости. Продолжай.

Я тяжело вздыхаю и проверяю, нет ли страха, но не чувствую ничего, кроме облегчения.

— Мы были так голодны, что, когда она наконец решала, что мы достаточно наказаны, она нас кормила. Мясо было таким вкусным. Я имею в виду, что мы умирали с голоду, поэтому ели все, что она давала.

Слюна наполняет мой рот, когда я вспоминаю разнообразие блюд, которые она заставляла меня есть. Подробности я держу при себе.

— Частью ее наказания было наше убеждение, что еда — это награда, но позже мы узнали, что все это было частью наказания. — Мой взгляд скользит к ветровому стеклу, ни на что не уставившись, но видя воспоминания. — Должно быть, она неделями не приносила еду. Даже сейчас мне трудно чувствовать запах вареного мяса. — Мой желудок сжимается, когда я вспоминаю, как за считанные часы превращался из сытого в больного.

Я смотрю на Шай, ее глаза светятся интересом.

— Знаю, что сейчас еда безопасна, но это случалось так много раз, что мой желудок просто не может принять тот факт, что меня больше не обманывают.

— Сколько раз твоя мать так с тобой поступала, Лукас? — ее голос дрожит, но от гнева или печали, я не знаю, и по выражению ее лица трудно понять.

— Слишком много, — шепчу я. — Слишком много раз, чтобы сосчитать.

— Боже, это ужасно. Это тогда ты, тогда Гейдж… гм…

— Я не помню жизни без провалов в памяти. — Я не объясняю, что он редко появлялся из-за пищевого отравления. Это незначительно по сравнению с другими ее наказаниями, и я терял сознание только тогда, когда их становилось слишком много для меня.

Гейдж не всегда был моим проклятием. Большую часть времени он был моим спасителем.

Она качает головой и опускает ее обратно на сиденье.

— Я понятия не имела… тако… И теперь я чувствую себя ужасно.

Почему у меня такое сильное желание утешить ее?

Притянуть к себе и надеяться, что мое прикосновение сможет стереть образы, которые я вложил в ее голову.

Она смотрит на меня с таким состраданием, какого я никогда не вижу у других людей, и его интенсивность грозит вывести меня из себя.

— Не стоит. Теперь я в порядке, — шепчу я, желая успокоить ее, потому что по какой-то неизвестной причине предпочел бы пройти через болезнь и боль сто раз, чем быть источником ее дискомфорта.

Мне хочется быть более сильным мужчиной. Если бы я мог выразить свои чувства, быть храбрым, как сильная женщина, сидящая рядом со мной, и просто сказать ей, что она мне нравится. Что я все время думаю о ней и фантазирую о жизни с ней. Хотел бы я, чтобы она знала, как сильно я хочу быть нормальным для нее, как многого она заслуживает и как отчаянно я буду пытаться и в конечном счете потерплю неудачу, чтобы быть тем мужчиной, который мог бы сделать ее счастливой. Я хочу ее. Больше, чем следовало бы, и достаточно, чтобы она могла полностью уничтожить меня.

Я открываю рот, чтобы заговорить, но захлопываю его, когда она вскакивает на своем месте.

— Ну, тогда… — она хватает гамбургер с моих колен. — А как насчет картофеля фри? Тебя это устраивает?

Я моргаю от внезапной перемены в ее поведении.

— Да, думаю, что да.

— Ты уверен?

И это все? Я выплескиваю уродливое прошлое, и она впитывает его, а потом стряхивает, как будто не видит во мне ущербности?

— Да.

Она выпрыгивает из грузовика, и я смотрю, как она подходит к крыльцу. Я следую за ней и оказываюсь там как раз в тот момент, когда она бросает оба гамбургера в миску собаки. Затем вытирает руки и смотрит на меня.

— Больше никакого мяса, ладно? Обещаю.

— Тебе не нужно было…