Сплит (ЛП) - Дж. Солсбери

— А? — она изображает шок и невинность. — О, она говорила со мной? Не смогла расслышать ее из-за шума.

Я натягиваю бейсболку и надеюсь, что она не видит, как сильно я наслаждаюсь ее ревностью.

— Мне она показалась нормальной.

Она закатывает глаза.

— Конечно, тебе так и показалось. Она практически переползла через мое тело, чтобы забраться к тебе на колени.

Крошечная улыбка трогает мои губы.

— Ты преувеличиваешь.

— О, пожалуйста, — она поднимает ладонь. — Даже не трудись ее защищать. Бедняжка ничего не могла с собой поделать. Видит Бог, ты не облегчил ей задачу, — бормочет она.

— Я ничего не сделал.

— Кроме того, что безумно обаятелен и красив? Да, ты прав, ты ничего не сделал.

Я направляю свою улыбку в боковое окно.

Эта женщина, Шайен Дженнингс, умная, веселая, добрая… Она считает меня обаятельным и красивым и, если я не ошибаюсь, намекала, что мы с ней пара.

— Спасибо.

Она засовывает руку в пакет, стоящий между нами, чтобы выудить горсть картофеля фри.

— Не за что.

Она улыбается и запихивает картошку в рот.

Я смотрю в окно и наблюдаю, как пролетает темнота, с благодарностью осознавая, что кромешная тьма остается только за пределами моей головы.

Гейдж сейчас далеко, а Шайен в безопасности.

Мне лишь нужно сохранить это.

Глава 17

Лукас

Поездка обратно в дом у реки проходит в тишине, что удивительно, учитывая женщину, с которой я сейчас. Есть желание, которого я раньше не испытывал, желание задать ей вопрос, просто чтобы услышать ее голос. Однако я обязан сдерживаться и подавлять позывы, чтобы держать себя под контролем.

Она подъезжает к реке, опускает оба стекла и глушит двигатель. Шайен протягивает мне еду точно так же, как в случае с жареными тако, и устраивается, кладя один пушистый ботинок на открытое окно.

Я смотрю на гамбургер и картошку фри у себя на коленях, набираясь смелости поесть.

— Что за история стоит за этим?

Я поворачиваюсь и вижу, как ее испытующий взгляд мечется между моим лицом и едой.

Пожимаю плечами.

— Я уже говорил тебе. Еда может быть…

— Отравлена, я знаю, но, должно быть, это было довольно травматично, если ты отказываешься от еды даже спустя… сколько лет?

Я прочищаю горло.

— Пятнадцать или около того.

Она свистит.

— Тебя что, госпитализировали?

— Нет. Моя мать предпочла бы, чтобы мы утонули в собственной блевотине.

— Что случилось? — ее голос такой мягкий, и мне хочется рассказать ей об этом.

Я хочу изгнать даже эту маленькую частичку себя, вывести ее из своего организма и почувствовать себя легче, когда она исчезнет. Но воспоминания о прошлом могут спровоцировать Гейджа, а я не стану рисковать ее безопасностью. Роюсь в тайниках своего разума, обращаюсь к своим чувствам и ничего не чувствую. Никакого темного присутствия или страха за мое благополучие. Только удовлетворение.

— Эй… — она сжимает мое предплечье. — Тебе не обязательно говорить об этом.

Я не отрываю глаз от ее длинных нежных пальцев на моей коже, в прошлом это отправило бы Гейджа на поверхность, но я все еще ничего не чувствую.

Мое сердце бьется ровно.

Я не боюсь.

Облизываю губы и поворачиваюсь к ней.

— Когда мы были детьми…

— Мы? То есть… гм… — она теребит бумажную салфетку в руке и избегает смотреть мне в глаза, — ты и Гейдж?

Удивительно, но крошечная улыбка трогает мои губы.

— Нет, мы — это я, мои братья и сестра.

От одного упоминания о них у меня сильно сжимается сердце.

Она улыбается, как будто эта информация приносит ей некоторое удовлетворение. Беспокойство скручивает мой живот от осознания того, что то, что я собираюсь ей сказать, полностью сотрет эту улыбку с ее лица.

— Моя мать наказывала нас необычными способами.

Ее темные брови сведены вместе.

— Что это значит?