Сплит (ЛП) - Дж. Солсбери

Ещё одно сходство между нами.

Тишина снова возрастает, и воздух в кабине находится под напряжением с почти ощутимой энергией.

— Твоя мама, она… — его губы сжимаются, и мышцы его предплечий перекатываются.

— Она умерла, когда мне было шестнадцать. Боковой амиотрофический склероз.

Он кивает, но не произносит обычную сочуствующую речь, что он сожалеет и знает, что моя мама сейчас в лучшем месте, и за это я благодарна.

— Что насчёт твоей?

— Как?.. — у него перехватывает дыхание.

— Я услышала твой разговор в закусочной.

Его веки дрожат, затем внезапно сжимаются в гримасу.

— Я не должна была спрашивать.

Он смотрит на дорогу, его челюсть напрягается, и он трясёт головой, как бы избавляясь от воспоминаний.

— Игра в одни ворота. Ясно, — я разоткровенничалась, но он закрывается, когда мои вопросы становятся личными.

— Мэм?

— Шай. Энн. Шайен. Не так уж и сложно.

— Я знаю…

Я полностью поворачиваюсь к нему.

— Тогда почему ты продолжаешь называть меня «мэм»?

«И почему ты не говоришь со мной?»

Гнев нарастает в моей груди, как и разочарование из-за его упорства держать меня на расстоянии вытянутой руки. Он игнорирует меня на работе, уходит с дороги, чтобы избежать меня. Требуется целая куча самообладания, чтобы холодно относиться к кому-нибудь, и я ни за что в жизни не могу понять, почему он так поступает со мной.

— Если я сделала что-то, что тебя расстроило…

— Ты не делала, у меня… плохо с… — он размахивает рукой между нами — … этим.

— Этим?

— Пустой болтовнёй. Или с любой болтовней. Я не лажу с людьми.

Это самое большее, что он выдает до сих пор. Может быть, вся эта затея узнать друг друга лишняя.

— Сыграем в «Would you rather»?

— Что это?

— Я называю две вещи, и всё, что тебе нужно — выбрать, что бы ты скорее сделал. Не сложно?

— Думаю, да.

— О’кей, итак, Лукас, ты бы предпочёл гулять голым по снегу или голым по пустыне?

Он поворачивается ко мне, его брови низко опущены, но в его выражении есть шутливость.

— Почему я голый?

— Без причины, просто выбери одно.

Его лицо очаровательно кривится от отвращения.

— Боже, хм… наверное, лучше голым в пустыне.

— Я тоже. Хорошо, твоя очередь.

— Ох, эм … — его нога подпрыгивает в нервном ритме. — Ты бы предпочла, э-э… быть атакованной акулой или… — он снова пожёвывает свою нижнюю губу, и я пытаюсь не пялиться.

— Акулой или?..

— Или… медведем?

— Ооооо, это хороший вопрос. Хммм… — я постукиваю по подбородку, думая. — Акула будет означать воду и вдобавок боязнь утонуть, что, если подумать, может быть неплохо.

Он смотрит на меня.

— Быстрая смерть.

— А, — он кивает.

— Во время боя с медведем ты, скорей всего, будешь в сознании. В смысле, если только он сразу не укусит тебя за шею. В этом случае я бы выбрала медведя, но что, если он этого не сделает, и ты был бы вынужден смотреть, как он ест твои внутренности. — Я вздрагиваю. — Да, я выбираю акулу. Что насчёт тебя?

— Я собирался сказать, что медведя, но… ты меня отговорила.

Впервые с момента нашей встречи он действительно улыбается. Большая, широкая и такая яркая, что почти ослепляет, улыбка. Это детское счастье, редко встречающееся у взрослых, которые так измучены жизнью, что у них нет больше возможности испытывать чистую радость. Это потрясающе. Я сижу неподвижно, совершенно очарованная, и делаю мысленный снимок.

Лукас