Бешусь на Юльку за слишком длинный язык, и вляну собственную глупость, за то, что не следила за дорогой, за то, что отказалась от предложения Олега, за то, что вообще приехала в эту дыру.

Бессилие как-то разом обрушивается на меня, и я оседаю на дорогу, покрытую желтоватым песком, подтягивая колени. Плевать, что платье испорчено, плевать, что здесь наверняка куча змей и насекомых, сейчас меня ничто из этого не волнует. Невыплаканные слезы настигают меня, и прячу лицо в сложенных руках, роняя слезы на землю Ласточкино. Я даже толком-то и сама себе не могу объяснить, почему на душе так паршиво, но есть такие моменты, когда просто хочется выплакать душевную боль, которая копится и копится, нарастая плотиной, которая в какой-то момент прорывается.

Всхлипываю я достаточно громко, будучи уверенная в том, что случайный прохожий вряд ли обнаружит меня. В такое время дня здесь почти наверняка никого не бывает. Именно из-за этой своей ошибки я не сразу слышу шум колес приближающегося автомобиля.

Тут же вскакиваю, застигнутая врасплох, стараясь утереть слезы, но понимаю, что опухшие глаза и нос и выдают меня с потрохами.

Надежда на то, что это кто-то незнакомый исчезает, когда я вижу значок «Хендай» на автомобиле.

Нет, пожалуйста. Только не это.

Но это «Это».

– Ты чего тут? – хмурится Матвей, тормозя рядом со мной и опуская стекло.

– Ничего, – бурчу я в ответ, стараясь встать так, чтобы ему было видно только мой профиль.

– Плакала что ли? – подозрительно спрашивает он. – Это из-за рябят? – в голосе звучат недовольные нотки, от которых мне как-то сразу становится теплее на душе.

– Нет.

Мне хочется быть с ним повежливее, честное слово. Я даже сама не могу объяснить, почему веду себя так. Именно с ним.

– Короче, – по его тону я понимаю, что он не слишком доволен моими односложными ответами, – подвезти тебя обратно, или хочешь до ночи тут блуждать?

Искушение отказаться велико, но здравый смысл всё-таки подсказывает, что сейчас не время играть в гордость.

– Да, – отвечаю, шмыгая носом, и уже запрыгивая в машину, добавляю тихое, – спасибо.

Тут лицо Матвея немного светлеет.

– Да вижу я, что не нравлюсь тебе. Рожей не вышел, наверное. Но ты не бойся, я не трону, довезу в сохранности.

Я даже набираю в грудь воздуха, чтобы возразить, но не могу найти слов. Просто тупо смотрю на его профиль, сосредоточенно и хмуро следящим за дорогой. Его левая рука так и остается лежать на опущенном стекле, сквозь которое внутрь врывается теплый воздух, ерошащий его волосы, а правая небрежно держит руль. Несмотря на эту расслабленную позу, я нем чувствуется уверенный водитель. Мне с ним не страшно. Матвей разворачивает машину и направляет её в сторону относительной цивилизации. С ним спокойно, но не легко.

– А ты зачем возвращался? – решаюсь нарушить молчание первой спустя несколько минут.

– Бл*ть, – он закатывает глаза, – футболку на озере оставил. Но тебя на дороге увидел и так обалдел, что забыл про всё, – нагловатая усмешка. – Ладно, ничего, она старая всё равно, барахло, оно ещё никого счастливым не делало.

Моя мама бы с ним поспорила.

– Тебя не волнуют земные вещи, да?

Матвей задерживает на мне внимательный взгляд голубых глаз, и мне снова становится не по себе. Не надо было садиться в чертову машину. Через часик-другой мама бы все равно вызвала отряд спасения.

– Меня волнует благополучие моей семьи и моё собственное. На всё остальное мне откровенно говоря насрать, – просто отвечает он, вновь переключаясь на дорогу.

Я задыхаюсь от возмущения и желания доказать ему, что он не прав. А как же общество? Политика? Проблемы третьих стран? Я бы могла засыпать его вопросами, но почему-то боюсь вызвать ироничную усмешку. А мне кажется, что она точно появится. А ещё я боюсь, что он может разбить мои убеждения. Это у него получается достаточно просто.