Единственная - Норма Бейшир (1994)

Джордан задернул шторы и уложил Слоун в постель. Ей надо немного поспать… А сам ушел в соседнюю комнату, чтобы по телефону вызвать врача.

— Джордан! — вдруг донесся из спальни тревожный крик. Он бросил трубку, не успев набрать номер. Вбежал к Слоун.

— Не волнуйся, моя маленькая, я здесь, все хорошо…

Слоун припала к его груди и расплакалась.

— Это мог быть ты, Джордан, — всхлипывала она. — В следующий раз это будешь ты!

— Слоун, не глупи. Ведь я с тобой.

— Такое может случиться с каждым из вас. Джорди, я умоляю, уйди из поло, пока еще не поздно.

— Ты же знаешь, Слоун, я не смогу. Я профессиональный игрок. Это то, чем я живу. Конечно, в поло немало риска. Но многие люди рискуют каждый день — летчики, политики да мало ли кто еще.

— Это другое…

— Другое, согласен. Но, Слоун, мы все рискуем каждый день — когда едем на машине, летим на самолете, идем по улице. Ты же не требуешь гарантий безопасности, когда идешь по улице.

— Джордан, — тихо сказала Слоун, — смерть ужасна. Но я знаю нечто, что хуже смерти.

Джордан с испугом посмотрел на нее.

— Когда приходится жить, а душа твоя уже умерла или вот-вот умрет. Ты понимаешь, о чем я говорю. Это страшная жизнь, когда каждый день ожидаешь конца.

Слоун знала: он понял ее, но изменить что-либо уже не в силах. Надо или вовсе отказаться от этой жизни — в ежедневном страхе — или примириться с ней.

Марго, октябрь 1988

Слоун, как обычно, стояла у кромки игрового поля и смотрела на Джордана. Она любовалась им, восхищалась его силой и мужеством и безмерно страдала, снедаемая страхом — вдруг она его видит в последний раз…

Джилли тоже прилетела в Бордо, оттуда — на такси — она отправилась в Марго. Приехала, потому что знала точно: Макс здесь. Он должен участвовать в Международном турнире. Здесь они встретятся с Джорданом, и Макс сдержит свое слово. Она должна предотвратить трагедию, но не получится ли наоборот — вдруг ее приезд только подогреет Макса и спровоцирует ужасную развязку?!

— Паула, я так хочу тебя увидеть, — только увидеть! — Лэнс старался говорить как можно мягче и убедительней. — Неужто я прошу так много?

— Зачем? Мы уже обо всем переговорили, — отвечал ему на другом конце провода спокойный голос.

— Паула, я люблю тебя, я все это время любил тебя, и никто мне никогда тебя не заменит. — Лэнс сел на корточки, придерживая аппарат на коленях.

Паула молчала. После мучительной паузы Лэнс услышал:

— Да, Лэнс, я знаю это, помню и ценю.

— Ты поняла, о чем я говорю?!

— Поняла, что не нашел другой женщины — и вряд ли найдешь.

— И что же?

— Я помню еще твоего отца, Лэнс, — голос Паулы напряженно зазвенел. — Твой отец сломал твою… нет, наши судьбы и продолжает влиять на тебя даже… из могилы. А я так жить не могу!

— Паула, — нерешительно начал Лэнси, — ты мне не говорила, а я никогда не спрашивал: ты любишь меня?

— Я всегда любила тебя, Лэнс… Но жить с тобой не буду! — И Паула повесила трубку.

Хильеры остановились не в Марго, маленьком провинциальном городишке, а в Бордо — и, конечно, в лучшем отеле. Туда Гевину сообщали о делах, но они, увы, с каждым днем шли все хуже. И сколько времени он еще сможет продержать-524 ся на плаву, Гевин не знал. Долго ли до той роковой минуты, когда волки кредиторы мертвой хваткой вцепятся ему в глотку?

Макс Кенион обедал в придорожном бистро. Кухня здесь, кажется, недурна, но еда мало его интересовала. Он весь был поглощен встречей с Джорданом — завтра будет последняя игра этого болвана.

Беспокойство Джордана росло с каждым днем — беспокойство не о предстоящем матче, а о самочувствии Слоун: перепады в ее настроении, все углубляющаяся депрессия становились угрожающими. Он терял ее. Свою жену. Свою Слоун!