Я лег в постель, повернулся на бок и закрыл глаза. И как если бы часовой покинул пост у ворот или некая дверь внезапно распахнулась, в мое сознание ворвались сотни образов, на которые я раньше не обращал внимания… которых я раньше просто не видел. И вот все они явились ко мне одновременно. Старуха и Пит. Какими они выглядели в ту самую минуту. Ее голова, болтавшаяся, как тыква, ее тело, простертое на ступеньках. Его лицо… его лицо и шея, и то, как он смеялся.

Я завопил. Заметался по постели, раскачиваясь и крича. Господи, я не хотел этого делать и никогда бы не сделал этого снова. Но теперь все уже случилось, и нельзя повернуть время вспять. И боже мой, меня наверняка поймают. Я совершал промах за промахом и, наверное, оставил сотню улик, по которым полицейские смогут меня выследить. Или, если им не хватит ума меня поймать, возможно, Мона выполнит за них эту работу. Она испугается и все расскажет, чтобы спасти свою шею и…

— Господи! — Я раскачивался из стороны в сторону, голосил и заливался слезами. — О боже всемогущий! О боже, боже, боже!..

А потом заговорил кто-то еще:

— Боже! О боже, милый… — Джойс прижалась ко мне всем телом, раскачиваясь вместе со мной.

— П-прости меня! — кричал я. — Я… я… боже, прости меня! Я не хотел! Я…

— Ляг, — прошептала Джойс. — Ляг, и мама крепко обнимет своего мальчика. Мама больше никогда не уйдет и не оставит мальчика одного. Она всегда будет рядом и обнимет мальчика крепко-крепко, вот так, и никто не причинит ему вреда. Не надо бояться — бояться нечего. Мальчик с мамой, он в безопасности, и мама поймет все, что… все, что…

Я отчасти сумел совладать с собой и сказал:

— Наверное, мне привиделся кошмар. Я…

— Вот так, — прошептала Джойс. — Все в порядке. Все будет хорошо, дорогой. Мальчик сейчас ляжет и… вот так. Вот так, вот так.

Она уложила меня в постель. Подвинула свою подушку чуть вверх, а мою чуть вниз.

— Вот так, — повторила она. — Нет, деточка, вот так. Вот молодец! Теперь чуть пониже, еще чуть-чуть… а теперь поближе, дорогой. Еще ближе к мамочке…

И она притянула мою голову к себе.

И рубашка соскользнула у нее с плеч.

14

Что ж, даже боксерской груше порой дают отдохнуть. Время от времени, обычно после того, как меня опять растерзали, наступает легкая передышка. Порой мне начинает казаться, что все не так уж плохо. Понимаете, после того как я скатился ниже некуда, я начинаю подниматься — даже взлетать. И, братцы, когда я на взлете, меня трудно остановить.

…На следующее утро Джойс встала раньше меня. Когда я оделся, она уже приготовила завтрак — хороший, ничего не скажешь. И ни слова не сказала о прошлой ночи. Мне стало тревожно из-за этого — тревожно и даже стыдно. Но Джойс ни звуком не напомнила о том, что вчера не все прошло гладко. Выходит, день с самого утра начался хорошо.

После похода за покупками у нее остались деньги, и она отдала их мне. Она то и дело нежно касалась меня, когда кормила завтраком; обняла и поцеловала, когда я собрался уходить.

— А ты ничего не заметил? — спросила она с улыбкой. — На мне домашнее платье, я уже причесалась и накрасилась и… Ты заметил?

Я хотел было сказать: «Ну и что? Может, мне теперь фейерверк на радостях устроить?» Но утро началось так удачно, что я не стал его портить.

— Черт подери, ты права — заметил. Отлично выглядишь, детка.

— Ты придешь домой сегодня вечером?

— Само собой. Почему бы нет? Почему бы мне не прийти домой?

— Я просто решила спросить. Надо ведь приготовить ужин к твоему приходу.

— Ты о чем-то задумалась? — спросил я. — Тебя что-то тревожит?

Она слегка побледнела, — видно, так на нее подействовал мой тон. Потом встала на цыпочки, снова поцеловала меня и со смехом ответила: