Матушка явилась в его кабинет в полной боевой готовности. Она огляделась вокруг так, словно бы понимала, что именно означает для него это помещение, и весьма сожалела о том, что в жизни его есть нечто более важное, чем ее собственная персона. Она долго ерзала в кресле, старательно пристраивая и перекладывая сумочку и перчатки, и при этом жужжала:

– Хороши это порядочки, когда родной матери приходится ожидать в приемной и спрашивать у какой-то стенографистки разрешения увидеть собственного сына, который…

– Мама, у тебя важное дело? У меня сегодня нет ни минуты.

– Проблемы существуют не только у тебя. Конечно, у меня важное дело. Стала бы я ехать в такую даль, если бы оно не было важным?

– И в чем же оно заключается?

– Речь идет о Филиппе.

– Да?

– Филипп несчастен.

– Вот как?

– Он считает неправильным жить на твою милостыню и подачки, не имея за душой самостоятельно заработанного доллара.

– Хорошо! – проговорил Риарден с удивленной улыбкой. – Я все ожидал, что он, наконец, поймет это.

– Чувствительному человеку неприятно находиться в таком положении.

– Безусловно.

– Рада слышать, что ты согласен со мной. Поэтому ты можешь сделать вот что: предоставить ему работу.

– Что… что?

– Ты должен предоставить ему работу у себя на заводе – конечно, чистую, хорошую, за письменным столом и с собственным кабинетом, при хорошем жалованье, подальше от твоих рабочих и вонючих печей.

Риарден понимал, что слышит эти слова собственными ушами, однако не мог поверить им.

– Мама, ты это серьезно?

– Безусловно. Мне известно, что именно этого он и хочет, только слишком горд, чтобы просить. Но если ты предложишь сам, причем так, как будто хочешь, чтобы он сделал тебе одолжение… тогда, я знаю, он с радостью согласится. Вот почему я должна была приехать к тебе сюда, чтобы он не догадался о моих намерениях.

Подобные вещи просто не укладывались в саму природу сознания Риардена. Мысли его сводились к одной-единственной, настолько очевидной, что не было понятно, как чьи-то глаза могут не заметить ее. Мысль вырвалась наружу в наивном восклицании:

– Но он ничего не понимает в сталеплавильном деле!

– А зачем ему это? Ему нужна просто работа.

– Но он не справится со своими обязанностями.

– Ему нужно добиться уверенности в себе и ощутить собственную значимость.

– Но от него не будет никакого толка.

– Он должен чувствовать себя необходимым.

– Здесь? Зачем он вообще может мне понадобиться?

– Ты же нанимаешь уйму всяких людей.

– Я нанимаю работников. Что может предложить мне он?

– Он ведь твой брат, правда?

– Какое это имеет отношение к делу?

Теперь уже она в свой черед онемела от потрясения. Какое-то мгновение мать и сын смотрели друг на друга, словно разделенные межпланетным расстоянием.

– Он твой брат, – повторила она голосом граммофонной записи магическую формулу, в которой не могла допустить ни малейшего сомнения. – Ему необходимо положение. Ему нужно жалованье, чтобы он воспринимал получаемые им деньги как положенные ему, а не как подаяние.

– Как положенные ему? Но он не принесет мне и пятицентовой монеты.

– И ты думаешь в первую очередь об этом? О собственной выгоде? Я прошу тебя помочь брату, a ты прикидываешь, как заработать на нем, и не намереваешься помогать ему, если это не принесет тебе дохода… так?

Заметив выражение его глаз, она отвернулась и поспешно заговорила, возвысив голос.

– Да, конечно, ты помогаешь ему – как любому уличному попрошайке. Материальная помощь – вот что ты знаешь и понимаешь. А думал ли ты когда-нибудь о его духовных потребностях и о том, как влияет его положение на уважение к самому себе? Он не хочет жить, как нищий. Он хочет быть независимым от тебя.

– Получая от меня в виде жалованья деньги, не заработанные собственным трудом, он не добьется независимости.