Как заметил однажды Бенджамин Франклин, «единственное, в чем можно быть уверенным в этой жизни, — это смерть и налоги». Мы отчаянно пытаемся избежать и того и другого. Вместе с тем стоимость медицинских услуг непрестанно повышается: в большинстве стран население постепенно стареет и потребность в медицинской помощи растет, а современная высокотехнологичная медицина крайне расточительна. Все мы мечтаем о том, чтобы нашлось средство, позволяющее победить рак, но, если это произойдет, государственные расходы лишь поползут вверх. И причина не только в том, что генетические исследования и испытания новых лекарств стоят очень дорого, но и в том, что в случае успеха средняя продолжительность жизни увеличится и люди будут умирать в более позднем возрасте — уже от других болезней либо же постепенно угасать от деменции, а значит, им понадобится постоянный и опять же дорогостоящий уход. Поэтому вместо поиска новых антибиотиков фармацевтические компании делают основной упор на разработку лекарств от рака, а заодно от болезней, порождаемых преимущественно материальным достатком, таких как диабет и ожирение.

Человечеству, особенно в самых бедных странах, в ближайшие десятилетия грозит массовое вымирание из-за распространения бактерий, устойчивых к существующим антибиотикам.

Итак, медицинское обслуживание все дорожает и дорожает. Однако в большинстве стран правящие круги не решаются повысить налоги или страховые взносы и тем самым залатать дыры в государственном бюджете, опасаясь, что из-за непопулярных мер их не переизберут на новый срок. Вместо этого западные политики тратят кругленькие суммы на услуги консультантов по вопросам управления, убежденных, будто маркетинг и компьютеризация здравоохранения вкупе с ориентацией на прибыль смогут чудесным образом решить проблему. Они только и говорят что о повышении эффективности, реконфигурации, сокращении штата, аутсорсинге и оптимальном управлении. Это напоминает мне детскую игру «Музыкальные стулья» — с единственным отличием: количество стульев остается неизменным, но при каждой смене музыкального сопровождения вокруг них бегает все больше и больше людей. Такое ощущение, что политикам не хватает смелости сообщить народу, что системе здравоохранения катастрофически не хватает денег. Боюсь, что из-за этого лицемерия рухнет и Национальная служба здравоохранения Великобритании, которая сегодня служит примером торжества социальной справедливости и порядочности. Богачи расхватают немногочисленные стулья, а беднякам придется ютиться на полу.

* * *

Недели летели за неделями. Постепенно я начал избегать ежедневных посещений реанимационного отделения (если, конечно, там не лежал пациент, которого оперировали при моем участии). Эти утренние обходы ввергали меня в слишком большое уныние.

После осмотра больных, лежащих в отделении интенсивной терапии, Дев примерно с час тратит на «консультации». Пока пациент остается в больнице, его родственники тоже не покидают ее или же устраиваются где-нибудь неподалеку. На первом этаже здания есть небольшой зал, уставленный пальмами в массивных кадках и хорошо освещенный благодаря стеклянной крыше. Рядом — молельная комната с разноцветными индуистскими и буддийскими иконами. Родственники пациентов дожидаются здесь своей очереди, чтобы поговорить с Девом или его коллегами. Прием ведется в кабинете, расположенном по соседству с молельней комнате. Во время таких бесед люди узнают последние новости о состоянии своих близких, задают вопросы, а затем подписывают врачебное заключение, тем самым подтверждая, что их ознакомили с информацией.

— Поначалу у меня были с этим проблемы, — однажды пояснил Дев. — Некоторые из родственников категорически отрицали, что я им все объяснил. Теперь каждый день приходится соблюдать все формальности.