Девочки в огне - Робин Вассерман (2016)

Вот они, надорвав пачку чипсов «Доритос», отмахиваются от алчных чаек и слизывают с липких пальцев оранжевую посыпку. А потом навзничь падают на импровизированную пляжную подстилку – мятую, крашенную вручную простыню, вытащенную из рюкзака кудрявой. Они поделят на двоих пару наушников и уставятся в небо, и неведомый саундтрек будет рисовать для них узоры в облаках.

Постарайтесь сдержаться и не нависайте над ними, не бросайте на них тень возраста, не потрясайте кулаком, не пророчьте скорый конец всему, конец дням, похожим на этот, не требуйте клятв наслаждаться каждой восхитительной минутой и мерить угасающие вечера мелодиями и крошками «Доритос». Сдержитесь. Будь осторожны, не то чары рассеются.

Смолчите, ведь вы знаете девчонок: девчонки никого не слушают. Может, уж лучше растолкать их, швырнуть в море. Пусть это волшебное мгновение станет последним, не подвергнется порче блекнущей памятью или эмоциями; зафиксируйте его во времени, пока не исчезло. Скажите: «Уйдите красиво, девчонки», – и столкните их в волны. Пусть плывут на край света.

Невозможно не смотреть на них, не жаждать смотреть на них; невозможно не вспоминать, как это было, когда это было с вами. Сидеть, дрожа от холода, когда солнце ныряет за горизонт, над тихоокеанским побережьем поднимается ледяной ветер, небо полыхает красным, а вокруг девочек сгущается тьма, и ни одна из них не знает, что пройдет совсем немного времени, и огонь погаснет.

Запомните, как это здорово: пылать огнем.

Мы. Январь – март 1992

Декс. До Лэйси

Еще до того, как мы погибли, до крови на руках и того, что осталось в лесу, до «мартинсов», фланелевой рубашки и Курта, даже до Лэйси стало ясно: худшее, что могло случиться, по крайней мере в этом городе, где никогда ничего не случалось, уже произошло. Хеллоуин, 1991 год: той ночью Крэйг Эллисон отправился в лес с отцовским ружьем. Крэйг Эллисон не значил для меня ничего. Меньше, чем ничего. Живой Крэйг Эллисон – это футболки «Биг Джонсон», идиотские мешковатые джинсы, из-под которых торчит резинка трусов-боксеров», звонкий шлепок мяча. Это баскетбол зимой и лакросс весной, и круглый год – безмозглый блондин со склонностью к жестокости; формально – мой однокашник еще с детского сада, но во всем остальном – обитатель параллельной реальности, где улюлюкают на школьных матчах и коротают субботние вечера за выпивкой и дрочкой под Color Me Badd, а не сидят дома за просмотром сериала «Золотые девочки». Пожалуй, Крэйг – всего лишь груда мышц, и в те немногие разы, когда наши пути пересекались и он удосуживался заметить мое существование, от него, как правило, можно было ожидать брошенной походя милой остроты типа: «Шевелись, сцу-у-ука!» Смерть превратила его сразу и в мученика, и в чудо, хотя ни то ни другое и близко не лежало к правде.

Официальные письма из школы, разосланные нам в течение двух суток, деликатно обрисовывали историю, которую уже знал весь город. Папа любил говорить, что в Батл-Крике даже в собственную постель не нагадишь, без того чтобы сосед тут же не подскочил подтереть задницу, и хотя по большей части он просто хотел позлить маму – ее бесило, когда наш с отцом диалог неизбежно сводился к обсуждению нюансов гипотетического публичного акта дефекации в постель и обстоятельств, в которых его можно ожидать, – доля истины в его словах присутствовала. Батл-Крик, штат Пенсильвания, город, к счастью, достаточно большой, чтобы шансы наткнуться по пути в гастроном на того, кого знаешь с пеленок, составляли лишь пятьдесят на пятьдесят, но все же невелик и питается новыми слухами пополам со старыми обидами. Если вместо баскетбольной тренировки отправиться в лес с папиным ружьем и выстрелить себе в голову, то сплетен не оберешься.