Неизвестный Стиг Ларссон. С чего начинался «Миллениум» - Стиг Ларссон (2013)

— Нет-нет, я просто бесцельно ползал по «сетке». Я пребывал в ярости. Знаешь, Франс со мною едва здоровался. Он обращался со мной, как с пустым местом; да и, честно говоря, собственная технология его тоже не волновала. Ему хотелось только проводить с ее помощью исследования, а не заботиться о ее применении. Мы же понимали, что на технологии можно заработать кучу денег и что мы все можем разбогатеть. Но ему было наплевать на это — он хотел только играть и экспериментировать с нею, как ребенок. И однажды, изрядно выпив, я забросил на сайт компьютерщиков-фанатов вопрос: «Кто может заплатить за революционную AI-технологию?»

— И получил ответ.

— Не сразу. Я даже успел забыть о своем вопросе. Однако в конце концов мне ответил кто-то, называвший себя Богги, и стал задавать вопросы, причем компетентные, и поначалу я отвечал до идиотизма неосторожно, будто просто играл в какую-то глупую игру. Но потом вдруг осознал, что здорово запутался, и безумно испугался, что Богги похитит технологию.

— И оставит тебя с носом.

— Я ведь не понимал, в какую рискованную игру полез. Подозреваю, что это классика. Чтобы продать технологию Франса, я был вынужден о ней рассказывать. Но стоило мне рассказать слишком много, как я ее потерял бы. А Богги мне просто дьявольски льстил. Под конец он точно знал, где мы сидим и с каким программным обеспечением работаем.

— Он собирался вас хакнуть.

— Вероятно. И еще он окольными путями разузнал, как меня зовут, и это меня окончательно добило. Я запаниковал и заявил, что хочу выйти из игры. Но было уже поздно. Богги мне не угрожал — во всяком случае, прямо. Он в основном твердил, что мы с ним сможем вместе проворачивать большие дела и зарабатывать массу денег, и в конце концов я согласился встретиться с ним в Стокгольме, в китайском ресторане-«поплавке», на набережной Сёдер-Меларстранд. Помню, день выдался холодный и ветреный, я пришел заранее и мерз. А он все не шел… Я прождал не менее получаса и уже задним числом подумал, не наблюдает ли он за мной.

— Но потом он появился?

— Да. Поначалу я был обескуражен, не мог поверить, что это он. Богги выглядел как наркоман или нищий, и не заметь я у него на руке часы «Патек Филипп», я бы сунул ему двадцатку. Руки у него были в подозрительных шрамах и самодельных татуировках и болтались при ходьбе, а тренч смотрелся просто кошмарно. Казалось, он живет на улице — и, самое странное, гордится этим. Собственно, только часы и туфли ручной работы показывали, что он таки выбрался из грязи. В целом же ему, похоже, не хотелось отрываться от своих корней, и когда я позже все ему выдал и мы отмечали сделку парой бутылок вина, я спросил о его прошлом.

— Ради твоего же блага, я надеюсь, что он сообщил тебе кое-какие детали.

— Если ты собираешься его выследить, должен тебя предостеречь…

— Советы мне не нужны, Арвид. Мне нужны факты.

— О’кей, он, конечно, осторожничал, — продолжил Вранге. — Тем не менее кое-что я узнал. Вероятно, ему не хватило выдержки. Вырос он в каком-то большом городе в России. Где именно, так и не сообщил. Но сказал, что все было против него. Все! Его мать была шлюхой и героинщицей, а отцом мог оказаться кто угодно, и уже малышом он попал в чудовищный детский дом. Там, по его словам, был какой-то псих, который имел обыкновение класть его на кухне на разделочный стол и лупить обломком трости. В одиннадцать лет Богги сбежал из детского дома и стал жить на улице. Он воровал, вламывался в подвалы и парадные, чтобы обогреться, напивался дешевой водкой и нюхал растворитель и клей, его использовали и били. Но он обнаружил кое-что…

— Что же?