– Как она к вам попала? – спрашивает Екатерина, плохо скрывая досаду, и сердится на то, что так плохо владеет собой. Она смотрит на жемчужину с негодованием, как будто Сеймур специально вырвал ее из ожерелья, и собственное дыхание в тишине кажется Екатерине неестественно громким.

– Я заметил, как она выпала и пытался привлечь ваше внимание в галерее, а потом в покоях леди Марии, но король…

Он умолкает.

– Король, – повторяет Екатерина. Она уже почти забыла об авансах короля.

– Я так рад, что успел вас застать! – говорит Сеймур с широкой открытой улыбкой. В уголках его глаз собираются морщинки, и взгляд уже не пугает – наоборот, располагает к себе и чарует.

Екатерина не отвечает на улыбку и не берет жемчужину с его ладони. Ей все еще видится в этом какой-то подвох.

Сев на каменную скамью рядом с ней, Сеймур просит:

– Возьмите.

Екатерина не двигается.

– А еще лучше отдайте мне ожерелье, и мой ювелир его починит.

Она внимательно смотрит на Сеймура, силясь отыскать в нем недостатки. Однако все безупречно – кружева сорочки, аккуратно подстриженная борода, надетый наискось берет с вычурным пером. Алый атлас, проглядывающий в разрезах дублета, напоминает окровавленные губы.

Хочется протянуть руку, взъерошить Сеймура, чтобы он утратил свою идеальность. Но вот на его покрытых бархатом плечах оседают снежинки, кончик носа краснеет, и Екатерина, улыбнувшись, неожиданно для себя поворачивается спиной и откидывает капюшон, чтобы обнажить шею. Она не собиралась этого делать, но открытая улыбка и покрасневший нос Сеймура почему-то заставляют думать, что она ошиблась в суждении и он не так уж плох.

Сеймур вкладывает жемчужину ей в ладонь и расстегивает ожерелье, дотрагиваясь до кожи теплыми пальцами, а потом прикасается губами к ожерелью и убирает его за пазуху. По телу Екатерины прокатывается волна тепла, будто бы он поцеловал ее в шею.

– Поручаю ожерелье вашим заботам. Оно принадлежало моей матушке и потому очень мне дорого, – говорит она ровным голосом, с трудом взяв себя в руки.

– Доверьтесь мне, миледи! – отвечает Сеймур и, немного помолчав, добавляет: – Я искренне сочувствую вам в связи с кончиной супруга. Уильям говорит, он очень страдал.

Екатерине не нравится, что брат обсуждает с ним ее и покойного мужа. Чего, хотелось бы знать, он еще наговорил?

– Мой супруг действительно страдал, – сдержанно отвечает она.

– Должно быть, вы страдали вместе с ним.

– Верно. Это было невыносимо.

На лице Сеймура написано искреннее сочувствие. Из-под берета выбился завиток волос, и Екатерина с трудом преодолевает желание его поправить.

– Ему повезло, что за ним ухаживала такая сиделка, как вы.

– Повезло?! В чем же его везение – в мучительных страданиях? – восклицает Екатерина, не в силах сдержаться.

Сеймур выглядит искренне смущенным.

– Я не хотел…

– Я понимаю, что вы сказали это не нарочно, – перебивает Екатерина, заметив на крыльце Маргариту. – Нам пора.

Она встает со скамьи. Рейф уже ждет с лошадьми, и Маргарита идет прямо к нему – должно быть, избегает Сеймура после разговоров о замужестве.

– А жемчужина? – напоминает Сеймур.

В растерянности Екатерина раскрывает ладонь, совершенно не помня, как приняла от него жемчужину. Опять какой-то фокус!

– Ах да…

– Вы знаете, как делается жемчуг? – спрашивает Сеймур.

– Конечно, знаю! – резко отвечает Екатерина, досадуя на то, что поддалась банальному очарованию этого мужчины. Представляется, как фрейлины, хихикая, слушают его рассказ о рождении жемчужины, в котором каждое слово – завуалированный намек на то, что нет большего счастья для женщины, чем раскрыть свою собственную раковину перед мужчиной.

– Вы – всего лишь песчинка в моей устрице, – с пренебрежением добавляет Екатерина и отворачивается.

Но Сеймура таким не смутишь. Он прикасается к ее руке влажными губами и говорит: